И не только о нем... - [31]

Борису Ильичу сообщали о предстоящем визите, и он немедленно выезжал, как бы ни был занят на кафедре биохимии или в лаборатории.

Как-то она позвонила в комендатуру, что придет. Борис Ильич ждал ее, и они вместе подошли к саркофагу.

Долго всматривалась в знакомые черты. Потом повернулась к Збарскому, тихо сказала:

— Борис Ильич, он все такой же, а я так старею…

Через полгода, в 1939 году, она умерла.

…Борис Ильич говорил мне:

— А вы знаете, Сталин после войны так ни разу и не вошел в траурный зал. Когда на Красной площади были парады и демонстрации, несколько раз предупреждали, чтобы я был готов встретить Сталина, если он задумает спуститься к саркофагу. И всегда в эти дни я ждал его там, в Мавзолее. Но за все эти годы в траурный зал он не спустился.

— Чем вы объясняете?

Пожал плечами.

— Не могу вам сказать.

— Но все-таки?

— Может быть, боялся…

— Чего?

— Смерти. — И помолчав: — Пойдемте-ка пить чай. — За чаем рассказывает: — А знаете, меня преследуют сны. Вечные сны, от которых просыпаешься со страшным ощущением тревоги. Дело, очевидно, в том, что всю жизнь все 24 часа я подключен к Мавзолею. Я сам дал распоряжение — если даже муха влетит в саркофаг, заниматься ее удалением без меня категорически запрещаю. Если она влетала, мне тотчас же звонили по телефону: «Борис Ильич, высылаем машину, муха в саркофаге». И я вскакиваю и мчусь как сумасшедший…

Борис Горбатов писал:

«Мы медленно идем мимо ложа Ленина, нас много, и нам даны короткие секунды… как много мыслей проходит в эти короткие секунды здесь, у порога бессмертия…»

ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ БОРИСА ИЛЬИЧА в эти годы не блистала счастьем.

Еще там, в имениях Саввы Морозова, он поставил верный и точный диагноз, когда с печалью обнаружил трещину в своих отношениях с Фанни Николаевной, предсказав сам себе, что трещина может обернуться пропастью и привести к неизбежному краху.

Так и произошло.

Обаятельная каменец-подольская гимназистка с черным бантом была его любовью, первой и единственной, он относился к ней трепетно, преданно, надеясь обрести в ней не просто жену, но и единомышленника, человека, разгадавшего одержимость его натуры, требовавшей действия, непрерывного горения, поиска, страстного увлечения научным ДЕЛОМ, которому он отдавал всего себя без остатка.

Этого не было.

Взаимная их отчужденность сказывалась во многом и становилась все тягостней.

Приезд матери Бориса Ильича в Тихие Горы и брошенная ею фраза — решили. Все точки над «i» были поставлены.

Должен был последовать развод.

И он фактически последовал. В 1922 году.

Борис Ильич настоял на том, чтобы их десятилетний сын, Илюша, Элик, как его ласково называли в семье, остался с ним.

Согласилась.

Тут же Борис Ильич облегчил ей будущее существование, поддерживая ее материально.

Некоторые из его друзей в глубине души полагали, что он еще может изменить принятое ими обоими решение, ведь они знали, как он ее любил.

Нет, теперь отношения были строго официальные.

Со свойственной этому мягкому человеку твердостью он к этому вопросу никогда не возвращался.

Поселился он в эти далекие годы, как мы уже говорили, на Воронцовом Поле, там, где был прекрасный особняк крупного промышленника Вогау.

Особняк Вогау был сожжен в 1914 году в русско-германскую войну во время немецкого погрома. На его фундаменте построен Физико-химический институт им. Л. Я. Карпова. Здание Биохимического института принадлежало ранее компаньону Вогау — Гуго Марку, который в 1914 году пожертвовал свой особняк под научный институт, благодаря чему он и уцелел.

Борис Ильич жил с десятилетним Эликом, катавшимся на самокате по дорожкам красивого палисадника.

Жил на холостяцкую ногу, звал гостей радушно и с удовольствием, в час обеда приходил к нему живший в соседнем доме друг его, старший и дорогой, академик Алексей Николаевич Бах, общение с которым доставляло наслаждение.

Збарский любил Баха смолоду настоящей сыновней любовью.

И все-таки, все-таки теперь он был одинок.

Не было рядом верной подруги, жены, делившей с ним его тревоги, любившей его так, как он хотел, чтобы его любили.

Он был одинок.

В парадном зале института устраивались товарищеские вечера с любительскими музыкальными выступлениями, салонными играми, шарадами, очень модными тогда, со скромным застольем. Частыми гостями бы и здесь и друзья Бориса Ильича, в том числе народный комиссар здравоохранения Н. Семашко, очень известный всей интеллигенции деятель культуры Артемий Халатов, бывали желанными люди искусства — связи с ними Збарский никогда, ни в прошлом, ни в будущем, никогда не обрывал. Они были ему просто необходимы как важная часть его жизни, где бы он ни был…

Не помню точно, но как будто именно там, в парадном зале, и случилось знакомство с актрисой Музыкального театра-студии под руководством К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко Ольгой Баклановой.

Она была талантлива, грациозна, шаловлива, изящна, одаряла пленительными улыбками людей, которые ей нравились и которым она нравилась.

Борис Ильич увлекся Ольгой Баклановой.

Они стали встречаться. Чаще и чаще.

Он ей тоже нравился.

У нее был муж, к которому она относилась, видимо, равнодушно, во всяком случае, подчеркивая в откровенных разговорах с Борисом Ильичом, что брак этот стал уже носить скорее формальный характер.