И не пытайтесь! Древняя мудрость, современная наука и искусство спонтанности - [45]

Гао-цзы предлагает метафоры самосовершенствования: “Задатки людей можно уподобить иве-красноталу, а чувства долга и справедливости – чашке и плошке. Создание из задатков, присущих людям, чувств нелицеприятия и справедливости можно уподобить изготовлению чашек и плошек из ивы-краснотала”. Конфуций бы одобрил. Мэн-цзы, однако, не соглашается: “Можешь ли ты изготовить чашки и плошки, следуя природным свойствам самой ивы-краснотала? Загубишь ли ты сперва иву-краснотал, а уж затем изготовишь из нее чашки и плошки? Если будешь изготовлять чашки и плошки из загубленной ивы-краснотала, то значит ли это, что ты собираешься сперва загубить людей, а уж потом создавать в них чувства гуманности и справедливости? Кто, ведя за собой Поднебесную, будет губить чувства гуманности и справедливости, тот, безусловно, воспользуется твоими высказываниями!” Справедливо. Гао-цзы переключается на метафору воды, подчеркивая, что у людей нет особых склонностей ни к нравственности, ни против нее: “Природные задатки людей можно уподобить стремительному потоку. Прорвавшись на востоке, он течет на восток, прорвавшись на западе, течет на запад. В задатках людей нет различия на добрые и недобрые, подобно тому, как для воды нет разницы, куда течь: на восток или на запад”. Поэтому конфуцианский наставник определяет с помощью рассудка, как стоит направить человеческое поведение, и тренирует чувственное мышление действовать соответственно. И этот фрагмент хорошо смотрелся бы в “Лунь юй”, однако Мэн-цзы возражает: “Для воды, верно, нет разницы, куда ей течь: на восток или на запад; но нет ли разницы, течь ей вверх или вниз? Так вот, добро, заложенное в задатках людей, можно уподобить стремлению воды стекать вниз. Нет людей, у которых было бы что-то недоброе, заложенное в них. Нет и воды, у которой не было бы заложенного в ней стремления стекать вниз”.

С помощью этого метафорического джиу-джитсу Мэн-цзы выворачивает образы Гао-цзы наизнанку, демонстрируя бесплодность стратегии^{147} “отделки и полировки”. По Мэн-цзы, единственный способ достигнуть у-вэй – достучаться до своих наклонностей и развивать их, пока они не станут достаточно сильны, чтобы взять верх. Если вы достигли этой стадии, социально желаемое поведение будет проистекать из вашего чувственного мышления, как вода естественным образом течет вниз. Результат – те же гибкость и изящество, что и в “Беседах и суждениях”, но только проистекающие из нашей биологической сущности.

Таким образом, культурные формы, унаследованные от древних, становятся менее важными для достижения у-вэй. Хотя, будучи конфуцианцем, Мэн-цзы ценил древние ритуалы и тексты эпохи Чжоу, в “Мэн-цзы” мы видим намеки на либерализм, который Конфуцию не понравился бы. В одном отрывке Мэн-цзы утверждает, что лучше вовсе не иметь “Шу цзин” (“Книга истории”, “Книга документов”), чем верить всему написанному в ней: если возникает противоречие между тем, что говорит классика, и тем, что говорят ваши внутренние начала, следуйте за вторыми. Традиционная конфуцианская культура из основного инструмента формирования личности превращается в полезное добавление. Исследователь китайской философии Ф. Дж. Айвенго назвал это “шпалерами” для ростков нравственности. Они могут помочь росткам расти быстрее или давать больше плодов, но без них можно и обойтись.

Более того, в тексте есть несколько примеров, где Мэн-цзы небрежно обращается с традицией. Например, пытаясь наставить на путь Сюань-вана из Ци, Мэн-цзы проводит много времени, беседуя с министрами князя (именно так он узнал о случае с быком). В другом отрывке мы видим, что Мэн-цзы вдохновляется сведениями о том, что князь проявляет интерес к музыке. Мэн-цзы спрашивает Сюань-вана: “Когда-то вы завели речь с Бао о любви к музыке. Было ли это?” Князь, изменившись в лице, признает: “Я вовсе не способен обожать музыку прежних ванов, а люблю только современную простонародную музыку”. (Иными словами, он предпочитает “Бон Джови” Бетховену.) Более того, зная пристрастия князя (женщины, вино и веселье), я подозреваю, что он был фанатом известных своей порочностью напевов Чжэн, которые осуждал Конфуций.

Мы знаем, что ответил бы Конфуций: откажитесь от этой ужасной упадочной музыки и развивайте вкус к классике. Однако Мэн-цзы реагирует иначе. “Если у вас, ван, [вообще] любовь к музыке очень велика, то это ведь почти все, что требуется для приведения страны Ци в порядок! – утверждает Мэн-цзы. – Сама по себе музыка, будь то нынешняя или древняя, все равно есть музыка”. Что?! Князь явно ожидал порицания. Чувствуя облегчение, он с готовностью спрашивает: “Могу ли получить возможность услышать разъяснение?” Тогда Мэн-цзы начинает объяснять: не важно, какой музыкой наслаждается князь. Он сможет наслаждаться ею еще сильнее, если не будет испытывать угрызений совести из-за дурного обращения с подданными. Он просит князя провести еще один мысленный эксперимент. Князь должен представить, что он во дворце наслаждается музыкой, а за его стенами народ ропщет и недоумевает, как тот может в такое время слушать музыку. Испортит ли это ему удовольствие? Теперь князь должен представить, что он старается быть хорошим правителем: снижает высокие налоги и прекращает отвлекать крестьян в страду, чтобы вычистить свой пруд. Теперь, когда люди слышат звуки музыки, проникающие через стены дворца, они, улыбаясь, говорят друг другу: “Наш князь в добром здравии и веселом расположении духа. Как хорошо! Надеемся, он прекрасно проводит время”. Не лучше ли будет так? Не будет ли тогда князь получать больше удовольствия от вина, женщин и песен?