И нагрянула черная рать... Монгольское завоевание Южного Урала. 1205–1245 - [35]
3.5. Время принятия решений. Муйтэн-бий
Надо полагать, немалое число представителей башкирской знати было в достаточной мере информировано о масштабах опасности, надвигающейся с юга, и осознавало всю сложность военно-политической обстановки, в которой оказались обоки и племена, ими возглавляемые, да и они лично. Несомненно, в среде башкирских вождей и батыров присутствовали герои, готовые сражаться до конца, однако существовали и прагматики, понимавшие, что в данный момент заключение мира с монголами на условиях последних, мира, предусматривающего безоговорочное подчинение воле великого каана, являлось единственным выходом из сложившейся ситуации. У башкир не было городов и крепостей — центров сосредоточения материальных ценностей, в которых они могли переждать опасность, а их сторожевые отряды, засеки и засады, находившиеся на перевалах и переправах, были в большинстве своем уже сметены врагом, война вовсю полыхала к северу от Сакмары. Монголы начали традиционную в таких случаях облаву, прочесывая леса, горы, степные урочища в поисках начавших партизанскую войну башкир. Булгары, которых на протяжении последних лет башкиры поддерживали, и поддерживали активно, не прислали помощи, так как сами, находясь в смятении, готовились к худшему…
Башкирские бии (доподлинно неизвестно, представители каких именно племен вели тогда переговоры с «послом татарского вождя») оказались перед сложным выбором: либо прекратить бесконечную, явно бесперспективную войну и признать власть великого каана, либо погибнуть. Башкиры могли по воле победителя превратиться, подобно меркитам, в «изгоев», подлежащих рассеиванию в пределах Империи, или, подобно татарам, племени, обитавшем на востоке Монголии, оставившим лишь имя свое, подвергнуться поголовному физическому уничтожению, а могли на вполне приемлемых для себя условиях, сохранив во многом систему внутреннего управления, существовавшую у них до монгольского нашествия, стать частью этой Империи. И башкиры выбрали последнее, направив в стан монголов переговорщиков, готовых не только принять условия завоевателей, но даже и поторговаться с ними, так как не запятнали себя убийством послов, чего, например, не скажешь о, казалось бы, «цивилизованных» китайцах, хорезмийцах или русских. Башкирская знать, по крайней мере большая ее часть, не желала себе участи меркитских вождей, уничтоженных по приказу Чингис-хана, или участи знати кипчакской, незавидная судьба которой была уже предопределена.
Переговорщики монголов, в свою очередь, использовали весь огромный дипломатический опыт, накопленный ими к этому времени. Вполне вероятно, что в качестве неопровержимых примеров они приводили акты добровольного и, казалось бы, обоюдовыгодного вхождения в состав Еке Монгол Улус некоторых крупнейших народов Центральной Азии, в частности карлуков и уйгуров. Известно, что в 1211 году глава карлуков Арслан «подчинился Чингис-хану», а индикут — владетель государства уйгуров — Барчук «явился представиться двору (Чингис-хана. — В.3.) как вассал» [18, с. 149]. Примечательно, что подчинение в году 1211 карлуков и уйгуров, а в году 1236 — большинства башкирских племен связывают события, произошедшие сразу же после признания ими власти великого каана. В обоих случаях «добровольное» их подчинение случилось накануне развязывания монголами крупнейших экспансионистских акций. В 1211 году (зима — ранняя весна) [18, с. 149], практически одновременно с изъявлением покорности карлуками и уйгурами, началась полномасштабная война в Китае, принесшая гигантскую добычу не только монголам, но и их союзникам, которые уже в недалеком будущем, возможно благодаря именно военным успехам и богатым трофеям, полностью интегрируются в систему государства Чингис-хана.
Нельзя исключить того, что в 1236 году, начав переговоры с башкирами, монголы приоткрывали перспективы в первую очередь военного сотрудничества с ними, естественно, на условиях, выдвигаемых завоевателями, то есть непосредственного участия в походах. Что сулили монгольские эмиссары башкирским биям в случае удачного (а иного, по их мнению, и быть не могло) исхода предприятия, догадаться не сложно, тем более учитывая мировосприятие человека, жившего в веке XIII (да и не только!): невозможно отрицать, что ради приобретения материальных благ, даже за счет несчастья других людей, он был способен и на разбой, и на грабеж… Достаточно вспомнить, что во времена правления золотоордынского хана Менгу-Тимура (ум. в 1280 г.) русские князья не отказывали себе в удовольствии поучаствовать в военных акциях Улуса Джучи, как то в походе против Литвы в 1275 году или в походе 1276–1277 годов на Северный Кавказ, когда объединенное русско-ордынское войско штурмом овладело городом Дедяковым. Тогда, «по данным летописей, русские войска "…полон и корысть велику взима, а супротивных без числа оружием избиша, а град их огнем пожгоша. Царь же (хан Менгу-Тимур. — Ю.С.) почтив добре князей Русскых и похвалив вельми и одарив, отпустил восвояси с многою честью, каждо в свою отчину"» [42, с. 129]. Следует добавить, что подобные действия ордынских правителей и их вассалов, неважно — русских, черкесов, канглов или башкир, являлись закономерностью, суровой правдой той эпохи.
