...И многие не вернулись - [52]

Она обратилась к Георгию Шулеву:

— Время песен и декламаций прошло… Наш долг слишком суров, сейчас не до романтических душеизлияний.

Воцарилась неловкая тишина. Ребятам предстояло принимать присягу, а присяга требует патетики, но Вела напомнила нам, что сейчас не время для красивых фраз.

Коста Пырчев, смуглый партизан из Цалапицы, вынул свой пистолет, взял у кого-то большой кинжал и скрестил их. Я нажал кнопку электрического фонарика, и на металле появился синий отблеск света, а темный зрачок дула устрашающе глядел на нас. Вела, единственная девушка в группе, стояла, как всегда подавшись вперед, и ветер шевелил ее гладкие волосы. Такой я ее и запомнил.

Луч света переместился на белый лист с текстом присяги. У меня пересохло в горле, и я с большим усилием произнес первые слова. Ребята шепотом повторяли:

— Клянусь…

В этой таинственной ночи нам казалось, что мы не шептали, а громко, на весь мир, заявляли о себе.

Я видел, как Вела наклонилась, чтобы поцеловать пистолет. Это был волнующий момент.

Когда мы спускались по склону, Вела пыталась пошутить по какому-то поводу, но шутка не получилась. Девушка подошла ко мне. Я почувствовал ее теплое дыхание и легкое прикосновение, при любом расставании обозначающее, что человек овладел своими чувствами.

— Мы взяли на себя большую ответственность, и я уверена, что достойно выполним свой долг!

Это прозвучало как продолжение присяги…

4

Нам сообщили, что группа молодежи из Каменицы хочет влиться в наш отряд. Полиция напала на след этих парней и девчат. Условились о встрече в лесу за селом. Мы пришли в сумерках, но никого не застали. Поторопились ли мы, или что-то случилось?..

С темных улиц и дворов доносились необычный шум и звуки голосов. Около дома Пеевых кто-то размахивал зажженным факелом. Луна еще не взошла. В домах только кое-где светились окна.

Партизанские задания зачастую казались нам однообразными, и на этот раз мы шли, испытывая чувство какого-то особого трепета. Обычно очень сдержанный, Кочо не мог скрыть своего волнения по поводу того, что именно нам предстояло принять новую группу партизан. Кроме всего прочего, это же были те ребята, с которыми мы вместе учились и мечтали о будущем. Мы притаились среди невысоких сосенок, прислушивались и с нетерпением ждали, а это еще больше разжигало наше воображение. Чувство близкой опасности, всегда сопутствовавшее нам, в эту ночь исчезло — все наши помыслы были заняты предстоящей встречей.

Совсем рядом зашуршали раздвигаемые кем-то ветки и послышались осторожные шаги.

Мы пошли на звук шагов. Среди молодых сосен обнаружили притаившихся там Велу и ее сестру Геру, Крума Гинчева, Георгия Шулева и еще двоих парней. Немного погодя появился и запыхавшийся Стоил Гылыбов. Мы пожимали друг другу руки, перешептывались.

Был второй день пасхи, и ребята принесли с собой много еды: огромные белые караваи, мясо, слоеные пироги. Молодому партизану легче сохранить спокойствие в бою, чем при виде такого изобилия! Все это мы распределили по котомкам, узлам, бумажным пакетам.

— Но как же мы понесем столько? — удивился Кочо. — Нет ли у кого-нибудь рюкзака?

Оказалось, что Вела была предусмотрительной и захватила с собой рюкзак.

Хотя у нас от голода сводило скулы, но из гордости мы не притрагивались к еде. Вела подошла ко мне с раскрытым пакетом в руках:

— Угощайся, Цветан! Христос воскрес!

Та же давно знакомая мягкость в голосе, та же шутливая интонация.

— Воистину воскрес… — И я взял кусок слоеного пирога.

Рассвет застал нас уже в горах. Огромный красный диск солнца показался над зазубренными скалами горы Градище.

Вела шла впереди. Ремни ее тяжелого рюкзака впивались в плечи. Шагала она с трудом, но я чувствовал, что она твердо решила идти впереди всех. И не только сейчас — всегда, несмотря на опасности, повсюду, куда бы ни привел ее долг.

В лагере нас встретил комиссар Атанас Ненов с еще несколькими партизанами. Они держались бодро, чтобы приободрить девушек. Но мы валились с ног от усталости и тут же легли спать.

Вечером Атанас Ненов собрал нас для беседы.

— Так как коммунистическое движение началось с теории, — сказал он шутливо, — то первый день для новых партизан также должен начаться с кое-каких наставлений.

Я наблюдал за Велой. Она сосредоточенно слушала комиссара, а он продолжал:

— Если кто-нибудь верит выдумкам о романтике партизанской жизни, пусть возвращается, пока еще есть время. Вам же, девушки, будет вдвойне трудно. Так что…

Вела слушала, теребя дужку очков, потом резко тряхнула головой и сказала:

— Вы предупредили нас об опасностях и о том, что можно вернуться… А теперь скажите, что нам предстоит делать.

Вела посмотрела прямо в глаза Атанасу Ненову, и это, кажется, его смутило.

— Ты вроде бы сердишься? — спросил он.

— Сержусь! Мы пришли сюда не для того, чтобы возвращаться.

Такой Велу я не знал. Голое ее звучал столь решительно, что мы почувствовали себя неловко.

— Ну хорошо! — улыбнулся Ненов. — Раз вы так решили, добро пожаловать!

Так Вела стала партизанкой.

В моей памяти сохранился один, может быть, несущественный эпизод, но с течением времени он кажется мне все более значительным.