...И многие не вернулись - [51]

Вела подошла ко мне, взглянула на обложку, на которой были изображены мужчина и радостно улыбающаяся женщина с развевающимися от порывистого ветра волосами. Посмотрела на меня смеющимися глазами, и я весь замер в ожидании.

— Семью можно заводить, когда все в жизни определилось, а нам предстоят опасности, борьба. Не так ли, дружок?..

Это «дружок» в устах Велы прозвучало так мягко и ласково, что я готов был согласиться с чем угодно.

Позже Вела уехала учиться в Софию, и до нас доходили слухи об ее участии в студенческом движении. В одной из схваток с полицией она прикрыла своего товарища, угодила под ноги лошади и только чудом осталась живой. В другой раз во время студенческой демонстрации она несла красный флаг и не опускала его до тех пор, пока у нее над головой не засвистели нули. Тогда она сложила флаг, спрятала его под пальто и скрылась через узкие проходные дворы софийских домов. Мы слушали эти рассказы, и нам казалось, что наша деятельность крайне незначительна, что вот Вела действительно занимается настоящим делом, и наше мужское самолюбие страдало. А потом в революционной организации Пазарджикской гимназии произошел провал, и нам пришлось перейти на нелегальное положение.

Вечером, когда мы покидали нашу тесную квартирку, Кочо Гяуров встал на пороге и сказал:

— Конец учебе. Если останемся живы, то из «гимназии», в которую сейчас поступаем, выйдем самыми учеными.

Невеселая шутка, поскольку все это происходило в декабре 1941 года.

2

В первые дни после перехода на нелегальное положение нам пришлось быть невольными гостями на свадьбе в селе Черногорово. Оттуда мы поспешили уйти в село Овчеполцы. Хотели переночевать у бай Тодора, но он сказал, что по снежному первопутку от станции проехали сани, значит, дорога утоптана, и мы не оставим на ней следов. Поэтому он, не желая, чтобы мы оставались у него, посоветовал нам отправляться дальше. И пошли мы сами не зная куда… Затем мы с Кочо ютились в дощатом бараке в Пищигово — у бай Анчо.

Впоследствии судьба стала более благосклонной к нам — мы присоединились к батакским партизанам. Вторую зиму мы провели в теплой землянке. Хотя она казалась просторной, в ней было тесно, потому что нас собралось там более сорока человек.

Однажды февральской ночью Кочо вернулся в землянку из Чепинской котловины, куда ходил на задание, и в отряде заговорили о Веле. Он рассказал, что ремсисты из Каменицы работают лучше всех. Они издают свою рукописную подпольную газету «Просветитель». Ее редактирует Вела. Кочо принес в отряд несколько номеров газеты, и мы, голодные и изнуренные, с воспаленными глазами, склонились над ними. По молодости лет мы отличались изрядным любопытством, но к этому добавлялось и нечто другое: эта газета вызвала у нас приятные воспоминания о теплых комнатах и одеялах, уюте чистых занавесей и бульканье кипящей на очаге фасоли. Мы уже порядком позабыли об этих вещах — они казались нам чем-то совершенно нереальным, и «Просветитель» Велы Пеевой, как мы рассчитывали, должен был доставить нам приятные минуты.

Но нет! Эта газета оказалась далеко не столь невинной, как ее название. На первой странице сияло неукротимое солнце, и из его лучей вырывались гордые слова:

…Но умереть в тот час, когда смывает

с себя земля веков гнилую плесень

и к жизни миллионы воскресают, —

да, это песня,

лучшая из песен!

Вела слушала все передачи радиостанции «Христо Ботев», записывала ее информацию и со свойственным ей темпераментом обо всем сообщала читателям газеты. Заботливо выписанными печатными буквами она воспроизводила для нас самые важные сообщения газеты «Работническо дело». Эта газета издавалась тогда маленьким форматом, печаталась на тонкой бумаге микроскопическими буквами, почти такими же, какими печатают имена святых в календаре, или даже еще мельче. Вела написала статью о гибели на советско-германском фронте партизанки-болгарки Лили Карастояновой. Из томика Смирненского[26], с которым она никогда не расставалась, Вела переписывала революционные стихи, и сейчас мы, несколько партизан, затерявшихся в бесконечных хвойных лесах Родопских гор, читали их.

Нам рассказывали, что молодежь в Чепинской котловине с нетерпением ждала выхода каждого следующего номера газеты. Мы не заметили, как это случилось, но и нас, партизан, стало охватывать такое же нетерпение.

3

Боевые группы в Чепинском районе были созданы еще в 1941—1942 годах. Почти все их участники были вооружены и готовы к действиям.

В начале 1943 года мы получили задание проверить работу этих боевых групп и организовать новые группы.

Вечером 27 марта мы собрали чепинцев в Карагезовой роще. На следующий вечер вместе с тремя партизанами я отправился в Лыджене. Молодежная боевая группа из Каменицы, ожидая нас, собралась в сосновом лесу за селом. Заметив нас, ребята вскочили с мест и засыпали вопросами. Мы оказались в крайне затруднительном положении: они надеялись получить подтверждение своих романтических представлений о партизанской борьбе, а нам приходилось или отмалчиваться или говорить неправду. Тяжело лишать человека иллюзий…

Однако Вела догадалась обо всем. Мы обменялись взглядами и, кажется, сразу поняли друг друга.