«... И места, в которых мы бывали» - [6]

Но вернемся к собаке. Она принадлежала к известной всем породе «надворный советник», проще говоря, дворняжка. Приблудилась на одной из остановок, пока мы плыли по Ангаре и Тасеевой на барже. Баржу буксировал теплоход «Геолог» под командованием капитана Железняка.

Так вот, кличка собаки была точно по ней — Розка. Это было рыжее существо с удивительным розовым оттенком в окрасе. Возраст, как определили наши знатоки, — месяца четыре. И, как все щенки, озорна и страшно любопытна, что, собственно, и привело ее на нашу баржу.

Когда пришли на место высадки и выгрузились, ее уже нянчили почти все, особенно горняки, которые и хотели взять ее в тайгу. Однако эту задачу разрешила она сама: стала ходить с моей группой. В группе были: старый ангарец Валентин Зиновьевич Кулаков, или просто дядя Валя, в качестве промывальщика, да я, студент-практикант на должности коллектора. Работа наша состояла в промывке песков по речкам и ручьям на лотке, каким старатели моют золото. Нам же нужно было намывать, если, конечно, он попадется, минерал ильменит. Предполагалось, что потом уже на базе его подробно исследуют.

До мест работы по большим рекам мы добирались в лодке с таким порядком размещения: на носу, на специально сделанном дядей Валей сиденье, — Розка, в середине на веслах — я, а на кормовой сидушке с рулевым веслом в руках наш шкипер, дядя Валя. Такой же порядок сохранился, когда мы шли бичевой вверх по реке. Дядя Валя оставался на руле, я впрягался в бичеву и тащил лодку со всем, что в ней было, а Розка бежала впереди и удовлетворяла свое ненасытное любопытство.

В рабочих походах, когда мы вели промывку, тот же порядок был уже просто обязательным: Розка проверяла, нет ли истинных или мнимых врагов впереди, я с картой и компасом следил, где мы есть, и выбирал места промывки проб, а дядя Валя с лотком и лопатой набирал и промывал эти пробы. Поскольку в геологии принято, что головным идет руководитель, получалось, что наш начальник — Розка. Посмеивался над этим весь отряд, пока мы не влипли в Моктыгину.

Это речка размером с дубровскую Сещу, только с поправкой на гористую местность: скальные берега у устья, выложенное гальками и валунами дно и местами бешеное течение.

Задание на этот маршрут мы получили, находясь в поселке Большой Прилук, километрах в 30 выше устья Моктыгиной. В поселке живут по преимуществу староверы-охотники. С советской властью у них были довольно сложные отношения: детей они учили в школе до 4-х классов, не более, их мужчины служили в армии, государству сдавали пушнину в обмен на соль, сахар, спички и т. д. Узнав о нашем задании, они долго качали головами: «Однако, паря, место худое там — голодное. Зверя (так они именуют лося) почти нет, птицы (а это — глухарь) совсем нет, одни медведи собираются туда со всей тайги». Мы подумали и решили: медведей бояться — в тайгу не ходить, и если не мы, то кто же? Хотя, конечно, понимали, что охотники не шутят.

Набрали малость харчей и поплыли вниз по течению. Охотники сказали, что в 10 километрах от устья Моктыгиной есть охотничье зимовье: «Пользуйтесь, только не нагрезьните чего и не спалите».

Пришли мы на устье Моктыгиной часов в семь вечера. Напротив нашей стоянки была белая песчаная коса. Прежде, чем стать на ночевку, зашли на нее и обнаружили свеженькие следы медведицы с медвежонком. Розка долго и тщательно обследовала их. Когда мы поставили палатку и сидели у костра, она вдруг прислушалась и поплыла к противоположному берегу. Дядя Валя прокомментировал: «Поплыла знакомиться с мишками…» Весь вечер мы звали ее, стучали ложками в котелок, на что рефлекс у нее был хорошо отработан. Приплыла она только к полуночи, за что получила выговор от дяди Вали: «Будет тебе по гулянкам-то шастать, молодая ишшо, однако».

Ночь прошла относительно спокойно, если не считать того, что под утро нас посетили, невзирая на Розкин отчаянный лай, чужие собаки. Дядя Валя оценил это так: «Староверы-то сказали про избушку и пожалели, а теперь кто-то пошел следы заметать». Так оно, видимо, и было, потому что днем мы увидели след болотного сапога на полдороге к избушке. Утром мы сварили завтрак, съели его, потом уже в Моктыгиной затопили лодку, нагрузили рюкзаки продуктами и пошли искать избушку.

Задача эта была не из легких: место нам указали приблизительно, точных примет не дали, и без Розки мы бы ее ни за что не нашли. А она, когда мы потеряли тропу, вдруг залаяла в густом ельнике. Мы пролезли туда и увидели избушку.

Бегло осмотрев зимовье, мы нашли в нем то, что и должно было быть: печку, набитую дровами с подложенной берестой, хороший медный котелок, а на полке у окошка — мешочки с перловкой, пшенкой и мукой — всего примерно по полкилограмма. Там же лежали спички, баночки с солью, сахаром и с десяток сухарей в берестяном туесе. Не было только ложек и кружек. Зато под нарами из толстых плах лежал солидный запас сухих кедровых и березовых дров. Исследуя все это богатство, я достал было из кармана кисет, но дядя Валя сказал:

— Не вздумай. Об этом нас и предупреждали. Они на дух табака не переносят и сразу учуют, как придут. А может, кто-то и сейчас смотрит, что мы тут делаем. А разговор у них короткий: о прошлом годе беглые из чуноярских лагерей плыли на плоту через их деревню. И что-то нагрезили (напакостили, значит). Так если до того проход им был свободный, а на каждом подоконнике милостыня лежала — хлеб там, кусок мяса али сала, то теперь ловят и сдают. А тех, кто нагрезил, я спрашивал одного здесь, на Стрелке (устье Ангары километрах в 300) догнали…