И матерь их Софья - [9]

Тамара вбегает за кулисы. Делает шаг по направлению к Прокофьеву, но видя, что он сидит с закрытыми глазами, останавливается. Рощина. (Командует). Тихон и Кулигин - за мной на сцену. Васильев. (Тихо Лазукиной). Томка, тебя искать идем. Давай выныривай. Рощина. Разговорчики. (Себе). И почему я так волнуюсь, прямо как дебютантка. (Уходит).

Прокофьев. (Поднимаясь, идет к Тамаре). Сколько у тебя времени? Лазукина. Минута. Меня сейчас найдут.

Прокофьев. За это время я успею сказать, что если через десять, нет, это слишком рано... Если через пятнадцать лет ты не станешь народной артисткой, я съем все экземпляры "Грозы", которые есть в районной библиотеке. Лазукина. Вам правда понравилось?

Прокофьев. Правда. Теперь они забудут о Преображенском. Лазукина. Спасибо. Спасибо вам, Николай Михайлович. Это все вы. (Порывается подбежать и обнять его, но в последний момент сдерживает себя. Смотрят друг на друга).

В это время на сцене произошла заминка. По сюжету Кулигин должен вытащить Екатерину из воды и передать ее Кабановым со словами: "Вот вам ваша Катерина". Но Лазукина задержалась, и Васильев (Кабанов) начинает тянуть время. Васильев. Жива?

Евграфыч. Кто? Васильев. Катерина, жена моя.

Евграфыч. Да и не пойму я что-то. А может это не она? Васильев. Вот было бы хорошо. Погляди получше. Евграфыч. Да тJмно. И без очков я. Кажется не она. Васильев. Слава тебе Господи. А то я думаю, (опять возвращается к классическому тексту) вытащу ее, а то, как и сам... Что мне без нее! А маменька говорит, не пущу. Прокляну, коли пойдешь...

Евграфыч. А кажись она. Войтюк подбегает к Лазукиной и Прокофьеву. Войтюк. (Кричит). Да вы что делаете!? Томка, бегом на сцену! Лазукина убегает. Через секунду-другую раздается обрадованный голос Евграфыча. Евграфыч (Кулигин). Вот вам ваша Катерина... Проговорив это, поворачивается и быстро уходит со сцены.

Картина третья. Явление второе.

Вся труппа в сборе. Это та же комната, где шли репетиции "Грозы". Но Прокофьева нет. На его месте стоит невысокий пожилой человек. Это режиссер областного театра Борис Семенович Заславский. У него своеобразная манера разговора. Когда Заславский говорит, то трет ладонь о ладонь, будто моет руки, а когда замолкает, засовывает их в карманы брюк. Рядом с ним незнакомый человек, видимо, инструктор райкома. Записывает за Заславским.

Заславский. Голубчики, милые мои, как же вы меня порадовали. А где Прокофьев? Я хочу его обнять.

Войтюк. Ушел он. Заславский. Не понимаю. Как это ушел? Я приехал, а он ушел? Рощина. (Поднимаясь). Борис Семенович, он просто перенервничал. Переживал очень сильно, видно, сердце и прихватило.

Заславский. Вот оно что! Понимаю, понимаю. Меня самого после первого в жизни прогона, когда комиссия обсуждала мой дебют на сцене, еле отпоили. Передайте ему: все отлично. Спектакль хороший, нет, даже замечательный. (Собравшиеся зааплодировали). Конечно, шероховатостей было немало, но, думаю, мы вместе с ним все подчистим, и к зональному смотру вы будете готовы на сто процентов. (Раздается гром аплодисментов). Нет, это я вам должен аплодировать. Евграфыч. Это мы еще волновались. Сколько лет, считай, не играли. Заславский. Понимаю, понимаю. Признаюсь, в самом начале я насторожился. Вроде бы

- "Гроза", Островский, русская классика, и вдруг - греческие мантии. Думаю, решили в Одуеве меня авангардизмом попотчевать. Оказалось, нет: реализм, настоящий реализм, но как свежо поданный! Прекрасный, прекрасный замысел: приподнять трагедию, произошедшую в маленьком русском городишке 19 века до вселенского масштаба. Помните, у Бредбери: погибла одна бабочка - изменился ход истории. А Древняя Греция - это же эталон, это истоки. Красная мантия Екатерины, черная Кабанихи, серая - Тихона - это прекрасно, прекрасно... Так, теперь по персоналиям. Кабаниха. Где Кабаниха? Видно было, что волновались. Рощина. Было такое.

Заславский. Первый выход - поплыли немного, но потом собрались и взяли себя в руки. Молодцом! Да, и еще: умеете слышать партнера. Это и у профессионалов редкость.

Рощина. (Смущенно). Спасибо за добрые слова, Борис Семенович. Заславский. Кабанов. (Васильеву). Из ансамбля выпадали, что есть, то есть, но экспрессии много. Работайте - и все будет хорошо. Васильев. В смысле, в милиции?

Заславский. В смысле, над образом. А то, что с Кулигиным... Здесь Кулигин? Что импровизировали с Кулигиным в конце - просто здорово. Можете садиться. Кулигин. Старательности много, виден опыт. Есть пафосность - сейчас это не приветствуется, все-таки в конце двадцатого века живем, - а так неплохо. Евграфыч. Я воспитанник старой русской школы. Заславский. Понимаю. Варвара. Кем вы работаете? Войтюк. Учителем. Преподаю литературу и русский язык. Заславский. Прекрасно, Варвара. Если захотите сменить профессию, приезжайте в мой театр, что-нибудь для вас придумаем. Так, дальше. Кудряш и Борис. Потенциал вижу, но пока оба зажаты. Учитесь у Феклуши. (Козлова встает и кланяется). Вот подлинно народный тип. Органична и естественна... А теперь пусть ко мне подойдет эта девочка. (Все смотрят на Лазукину. Тамара встает). Нет, иди, иди сюда. (Девушка подходит. Не без театрального эффекта Заславский целует ее в лоб). Если ничего экстраординарного не произойдет, после зонального смотра мы увидимся. Варвара еще может выбирать, ты выбирать не должна. Сцена - твое призвание. Отныне и навсегда.