И финн - [15]
Думаю обо всех, П.Н., моих гран дамах, Маркизе де Саде, Мари Башкирцефф, Саше и остальных. Конечно же и об анти-мэтре.
Вечером он звонил, назначили встречу в полдень на обычном месте: у арки у финбана.
Сколько в человеке странностей, особенностей, причуд и экстравагантности! Уму не постижимо.
( ( (
Стараюсь быть неуловим для вдов. Ф.Бурдин. Витюнюшка-классик. М.б. цитируем. И меч прощающий у Агнии беру - он же.
Прекрасно (по-франц)
( ( (
О странностях любви. Что ж поговорим!
Мнения Сашеньки и Павла Ник. расходятся по теме Пушкина. Для голубчика это очевидность. Нащокин - любвник Пушкина! Я с ним спорил, требовал доказательств.
В одиночестве службы думаю о греческой (или сократической) любви. Вот вам еще один пример эвфемизма. Думаю о романе И финн . Опять вспомнилась сцена: я лежу на кровати с железной сеткой (по-суворовски, по-простому как в казарме учили), лежу совершенно обнаженный под простынями словно грешник на иконах или греку подобный (на вазах пар экз.). Сашенька раздевается не спеша у стула, складывает одежду с какой-то тщательностью, а не бросая в порыве кое-как. Жесты и движения плавные, а белизна кожи напоминает гейшу. Вот иде фикс вспоминать одну и ту же сцену, но то было время, т.е. его не было, т.е. было похоже на вечность т.к. на какое-то время все исчезло: пустое, досадное и жалкое.
( ( (
а далее записано пель-мель: т.е. частично по-франц., частично по-русски.
Рембо-мальчишка написал: учиться счастью, которое все равно не избежать.
Познание самого себя (в сократовском смысле, буквально - фр.) В любви, например. Кузмин: не так ложишься мой Али (фр.) Браво! Ласки: в подъездах на лестницах, на чердаках и подвалах. В бане, разумеется. Но слез печальных не стираю! (Пушкин, кажется) Мэтр написал (а я повторяю как иде фикс): у меня нет учеников. Раз нет - значит я не ученик. Равви, равви! Как он может научить? Как я могу научиться? Это к счастью невозможно.
В служебном уединении уподоблялся Сократу, задавая себе вопросы. Опять же о странностях любви спрашивал себя и отвечал, или изумлялся не зная ответа.
Кто-кого: вот не гамлетовский вопрос. Маркиз де Сад, например, действовал известным образом (читайте и изучайте его жизнь - поучительно). Как поступал Уайльд - можно предположить. Но нет определенности. От этого у спрашивающего - тоска.
Сашенька удивлялся, когда я расспрашивал о всех подробностях любви: с артистиком, майором, эпизодическим мальчиком. Что он предпочитал, что любили его спутники (спутник - выдуманное слово, партнер - пошлое, любовник - книжное). Хоть так. Ласки: разнообразные как в Кама Сутре? Феллацио? - Не знаешь, что такое? Смеясь: как тут бедного Мольера не вспомнить про прозу! Феллацио это - то-то и то-то. Известное и классическое! 69? С артистиком? Это гармоничная поза, но и партнеры (извините опять не знаю перевода!) должны быть гармоничные. Содомические отношения мне не нравятся: не знаю почему. В этом есть какой-то грех, о котором еще предупреждали праотцы в Писании. Пар экзампль: не ложитесь с мужчиной как с женщиной. Голубчик же считает, что это апофеоз любви. Нет, мон шер, общего языка нам не найти. Вот - шип любви! Но кто не любит роз! Разве что те, кто живет всю жизнь среди полевых цветов.
Конечно, для гармонии кто-то должен себя отдавать, а кто-то должен страстно брать. В совершенном виде, идеально-греческом. Но бывают случаи: когда брать не хочется всего, или же отдаваться полностью нет желания. Но и в частичном можно достичь гармонии: известно эмпирически. (так я рассуждал, пока текли часы службы). Для иллюстрации такие сцены: Сашенька с нежным незакаленным телом, юноша в душе (несмотря на возраст - 20!) шепчет пар экзампль: я тебя хочу! Наивный! Где это видано, чтобы офицер мог отдаваться!
Что подумала про себя Ирина Львовна, когда зашла в комнату, где мы спали с голубчиком?
( ( (
М. не позволяет писать мало. Кратко. Завет учителя: надо писать много. Равви, равви! но: магистер диксит.
( ( (
Люблю я Витгенштейна, странною любовью!
( ( (
Мое любимое занятие - чтение словарей (не календарей!)
В словаре Ларусс прочел такое о Чехове (постараюсь перевести: сжатость и краткость его письма объясняются туберкулезом, который сжигает его и требует быстрее высказываться о том, что есть сказать и, с другой стороны, его эстетическими воззрениями; в жизни, где нет четко выраженных тем, где все смешано, глубокое и посредственное, трагическое и смешное , писатель должен стремиться к сути.
В таком роде. О Сократе, например, пишут:
от природы некрасивый, он должен был естественно любить красоту и добро.
( ( (
Два дня без него. К ночи ужасная тревога. Днем спасаюсь в работе. Толмачу французам, которые приехали чинить лазерную трубку прибора, тестирующего на Эйдс (Сида - фр.).
20 июля: ничего день. Погода странная, а так нормально.
Потом ездил к голубчику и спал с ним.
Получил письмо от Ирины Львовны, там же - два стихотворения.
И финн сочиняется. В воздухе. И головах. Это должно быть эссе. О странностях любви.
Вечером в моем любимом углу читаю словарь.
( ( (
Работа с французами закончилась. Водил их в квартиру Достоевского пыльные стулья смотреть и детскую книжку, где звери рычат, мяукают и блеют. Они в восторге. Ложная скромность не удержала меня напомнить о том, что некогда и я родился рядом: вон в той стороне, на соседней улице. Потом трогательно прощались в баре отеля Ленинград , пили холодное пиво и желали друг другу удач. Прост!
«Дорога в У.», по которой Александр Ильянен удаляется от (русского) романа, виртуозно путая следы и минуя неизбежные, казалось бы, ловушки, — прихотлива, как (французская) речь, отчетлива, как нотная запись, и грустна, как воспоминание. Я благодарен возможности быть его попутчиком. Глеб МоревОбрывки разговоров и цитат, салонный лепет заброшенной столицы — «Дорога в У.» вымощена булыжниками повседневного хаоса. Герои Ильянена обитают в мире экспрессионистской кинохроники, наполненном тайными энергиями, но лишенном глаголов действия.
Любовь слепа — считают люди. Любовь безгранична и бессмертна — считают собаки. Эта история о собаке-поводыре, его любимом человеке, его любимой и их влюблённых детях.
Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.
Почти всю жизнь, лет, наверное, с четырёх, я придумываю истории и сочиняю сказки. Просто так, для себя. Некоторые рассказываю, и они вдруг оказываются интересными для кого-то, кроме меня. Раз такое дело, пусть будет книжка. Сборник историй, что появились в моей лохматой голове за последние десять с небольшим лет. Возможно, какая-нибудь сказка написана не только для меня, но и для тебя…
Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…
Многие задаются вопросом: ради чего они живут? Хотят найти своё место в жизни. Главный герой книги тоже размышляет над этим, но не принимает никаких действий, чтобы хоть как-то сдвинуться в сторону своего счастья. Пока не встречает человека, который не стесняется говорить и делать то, что у него на душе. Человека, который ищет себя настоящего. Пойдёт ли герой за своим новым другом в мире, заполненном ненужными вещами, бесполезными занятиями и бессмысленной работой?
Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.