И быть роду Рюриковичей - [3]

Издали Волхов казался широкой дорогой. Да он и есть дорога, только речная. С ранней весны, едва стронется лёд, и до первых заморозков плывут вверх и вниз по Волхову караваны гостей[18]: из норманнских земель к югу; с греческой стороны, из славного и богатого Царьграда, — на север, в большой торговый город Скирингсааль, и никто Новгорода не минует, все к нему причаливают — там от рассвета до темноты шумит голосистое торжище. Бойкие купцы торгуют разными товарами: пушниной и кожами, мёдом и воском, полотном и овчиной, броней и оружием, гончарными и иными посудинами. А гости иноземные привозят с Востока шелка и паволоку[19], украшения, из золота кованные, узорчатые, с каменьями дорогими, а ещё пряности и мази духмяные. Да и чем только не ведут торг в Новгороде!

Купцы новгородские в городе великую силу имеют, на вече[20] они держатся кучно, друг за друга горой, и к их голосу люд прислушивается. Но Новгород не только торговый город, он и мастеровыми славен. Едва день начинается, во всех концах принимаются за дело ремесленники: раздувают горны кузнецы — тяжело дышат мехи, стучат топоры плотников, растапливают обжиговые печи гончары, кислым духом тянет с кожевенной слободы...

Торгом и ремёслами богател Новгород, который норманны именовали Гардарикой, страной изобилия...

Тронув коня, Олег снова въехал в лес. Вскоре он очутился на поляне, где два смерда[21] валили деревья, очищали их от ветвей и сучьев. Оголённые спины блестели от пота. Увидев конунга с дружинниками, смерды прекратили работу. Скинув войлочные колпаки, поклонились низко.

   — Брёвна для какой надобности? — спросил Олег.

Смерд годами постарше ответил:

   — Староста Гончарного конца наказал уличную мостовую перекрыть.

Не спросив больше ничего, Олег продолжил путь. Лес сплошной стеной стоял по ту и другую сторону дороги. Пахло прошлогодней прелью. Порой высокие сосны, казалось, подпирали небо. Они рвались из земли, иногда обнажив корни. Между деревьями рос сочный зелёный мох. В жару, бывая в таких местах, Олег снимал сапоги, остужал ноги в его мягкой прохладе...

Наконец дружинники подъехали к Новгороду. У открытых городских ворот их встретил отрок лет шести в рубахе зелёного шёлка, подпоясанной кручёной тесьмой, в штанах тёмного бархата, вправленных в высокие, красного сафьяна, сапожки. Был отрок глазаст и худ, гладкие светлые волосы спадали до плеч. Он улыбался. Олег соскочил с седла, потрепал отрока по волосам:

   — Ждал, княжич Игорь?

   — С дозорной башни узрел, как ты из леса выехал.

   — А я тебе подарочек знатный привёз. То-то удивишься!

И, остановив первый воз, Олег достал из-под вороха холстов серого лобастого щенка.

   — Волчонок! — обрадовался княжич.

   — Вырастет — товарищем будет, а дичиться начнёт, в лес уйдёт — ты его не держи. Волки неволи не любят.

Передал повод гридню, зашагал вместе с Игорем к Детинцу.

   — Хвались, как учение одолеваешь?

Княжич, прижав к груди волчонка, ответил немногословно:

   — В ристалищах[22] преуспеваю, Ратибор доволен, а в цифири и буквицах хуже. Не люблю костью по бересте царапать значки всякие.

Олег нахмурился:

   — Ты, княжич Игорь, каждодневно помни, какого ты рода и каково твоё предначертание. Ты един Рюрикович, и я твоему отцу обещал и Вотану клялся, что от тебя на Руси начало пойдёт роду княжескому. Чать, слышал рассказы гостей царьградских?

Их государи книжно премудры, оттого их царство процветает.

   — Но ты, Олег, не ведаешь грамоты, ан это не помешало тебе заставить повиноваться и новгородцев, и словен, и мерю?

Олег остановился, положил ладонь Игорю на плечо:

   — В твоих словах правда, но разве только в мече и дружине сила? Нет, она и в разуме! А разум без учения что хлеб без опары. О том помни ежечасно. Ладно ужо, иди корми своего волчонка, вишь как он тебе палец обсасывает, а я велю баню топить.

На просторном поле сразу же за городской стеной, где по весне новгородцы косили траву на сено, в один из погожих осенних дней гридни учинили ристалище, славяне и варяги показывали искусство боя. Сойдутся отрядами либо один на один, звенят мечами, отражают удары, защищаются, выставив из-за щитов копья. А конные русичи ещё и в удальстве похвалялись. Потом разили неведомого врага стрелами. В единоборстве выявляли сильнейшего, а к вечеру устроили пир, на кострах жарили мясо дикого вепря и молодого тура, пели песни, пили хмельной мёд и пиво, плясали.

К Олегу подсел ярл[23] Гард, снял с огня кусок мяса, разрезал его пополам, протянул Олегу. Внутри оно было ещё с кровинкой, но ярл ел с наслаждением, а когда прожевал, сказал:

— Со смертью Рюрика ты наш конунг. Но ответь, зачем мы шли на Русь? Я и мои товарищи так же бедны, как в тот день, когда Рюрик позвал нас в эту землю. Вот и ты, воротившись из полюдья, разве привёз нам гривны или скору[24], какую мы продали бы на торгу? И снова нет! Знаешь, конунг, нам надоела такая жизнь, и мы давно уже не видели врага. Мои викинги хотят уйти от тебя. Паруса наших драккаров давно не наполняли варяжские ветры.

От гнева у Олега перехватило дыхание, но он не подал виду:

   — Ты покидаешь меня, ярл, когда самое трудное позади. Вас, норманнов, со мной мало, а с вашим уходом останется совсем немного.