И аз воздам - [79]

— Какой, например?

— А вот об этом я пока умолчу.

— Кому из них ты не веришь?

— Всем, — ответил Курт, не задумавшись, и Нессель удивленно воззрилась на него:

— Всем? И при этом ты говорил, что к этому охотнику мне следует идти, если с тобою что-то случится?

— И именно так тебе и следует сделать, — столь же уверенно подтвердил он. — Ему я не верю в наименьшей степени… Готтер, я не верю никому — ни старым друзьям, ни новым знакомцам, ни даже самому себе. Практика показала, что и это порой нелишне.

— Но почему-то веришь мне.

— И тебе не верю тоже. Но если в прочих, включая себя самого, я подозреваю злонамеренность и двуличие, то в тебе могу опасаться лишь невольного вреда по недомыслию.

— Так заумно меня дурой еще ни разу не называли, — мрачно сообщила ведьма, и Курт примиряюще улыбнулся:

— И не думал. Попросту опыт общения с людьми у тебя своеобразный и невеликий, а потому ты легко можешь быть обманута; и сколь бы хорошо ты ни управлялась со своими чувствами, а все же однажды они могут взять верх, а когда это случается — разум отступает и совершает ошибки. Это я тоже знаю по себе… Сюда.

Нессель на миг замялась, когда Курт рывком потянул ее к себе, резко завернув за угол; почти пробежав безлюдный проулок, они тут же снова повернули в соседнюю улочку и двинулись дальше прежним размеренным шагом.

— Как это — не верить себе? — спросила ведьма спустя минуту, настороженно косясь по сторонам; не заметить разительного контраста между припозднившимися горожанами, что встречались им прежде, и обитателями этих улиц, не могла даже она. — Я понимаю, когда берут верх чувства, тогда можно сделать то, за что сам себя потом коришь, но… Почему ты сказал, что подозреваешь в себе «злонамеренность и двуличие»; разве так может быть? Сколько бы ты ни прикидывался перед другими и собою, не думаю, что ты способен запутать самого себя настолько.

— И я так не думал когда-то. И когда понял, что ошибался — этого урока мне хватило на всю жизнь.

— Расскажи.

— Тебе это не понравится, — покривился Курт, и Нессель невесело усмехнулась:

— Мне не понравится сама история или то, как в этой истории смотрелся ты?

— И то, и другое.

— И все-таки, — произнесла ведьма настойчиво; он вздохнул, помедлив, и пожал плечами:

— Ну, как знаешь… Помнишь, десять лет назад, когда я покидал твою сторожку, ты сказала, что на мне проклятье?

— Предсмертное проклятье женщины, — тихо уточнила Нессель, кажется, внезапно пожалев о своем любопытстве. — Это связано с нею?

— До встречи со мной, — не ответив, продолжил Курт, — она развлекалась тем, что заводила себе любовника, а когда он надоедал ей — убивала; сама или нанимая для этого тех, кто подобными делишками зарабатывал себе на хлеб. Таким образом она отправила на тот свет четверых. Она была чародейкой, сильной, очень сильной. Кое для чего ей хватало одного взгляда; никаких ниток, палок, фигурок, лампад и заклятий — один лишь взгляд. А уж когда дело все ж доходило до фигурок и иголок, противостоять ей было попросту невозможно.

— Она тебя…

— …приворожила, — договорил Курт, когда ведьма замялась. — Я расследовал смерть одного из убитых ею студентов, и ей пришло в голову, что следить за моими успехами изнутри — отличная идея. Я и без того был в нее влюблен, но она этого не знала и наложила приворот; в итоге результат оказался… сногсшибательным. От того, чтобы прыгать вокруг нее, подобно щенку, готовому слушаться любой команды, меня спасла только моя природная устойчивость к вмешательству в мой разум — ты и сама заметила, что я таковой обладаю.

— Она не природная, — тихо возразила Нессель. — Сам твой разум и создает эту защиту. Быть может, ты не полностью осознаешь это, но именно ты сам себя ограждаешь от подобного вторжения. Быть может, не будь ты таким всё и вся подозревающим занудой — все было бы иначе…

— Вот как… — произнес Курт, бросив взгляд за спину, и снова ухватил ведьму за локоть, свернув на соседнюю улочку. — Не стану спорить, я слишком плохо смыслю в подобных материях. Возможно, ты и права. В те дни я порой начинал замечать, что со мной происходит нечто странное, однако дальше осознания самого факта дело не шло; стоило ей поднажать — и я сдавался. Я вываливал перед ней служебные секреты, рассказывал обо всем, что удавалось узнать в моем расследовании, а она удачно делала вид, что лезет с расспросами, просто потому что желает мне в этом расследовании помочь… Или не слишком удачно, не знаю; но тогда мне так казалось.

— Как я сейчас? — все так же тихо уточнила Нессель. — Она лезла в твое расследование, как сейчас это делаю я? И ты верил ей так же, как мне сейчас веришь, и так же, как мне сейчас, рассказывал обо всем?

— Да, — ровно отозвался он. — Примерно так. С одним существенным отличием: сейчас я делаю это по собственному произволению.

— Ты уверен?

— Как я и сказал прежде — самому себе я теперь тоже никогда не верю до конца. И не могу не признать, что собственной откровенности с тобою сам же удивляюсь… Но больше склоняюсь к тому, что в данном случае я себе подконтролен; даже если оставить в стороне то, что я ощущаю, тому есть множество простых логических обоснований. Перечислить?