И ад следовал за ним: Приключения - [6]

– В принципе, я не вижу никаких препятствий! – сказал я медленно и торжественно. – Благодарю за оказанное доверие!

Тут все радостно загалдели и слово взял Бритая Голова. Не спуская глаз с моего шейного платка (видимо, прикидывал, подойдет ли он в качестве удавки), он спросил, понимаю ли я всю сложность операции? Я понимал. Если есть сомнения или колебания, то я могу отказаться[7]. Я вновь не отказался. Тогда он сказал, что мне верят, на меня надеются, а я ответил, что не подведу, не пощажу себя, не пожалею сил и, если понадобится, и жизни.

– Чудесно! – заключил Голова. – Но американцы не лыком шиты, и прежде, чем начать операцию, нам следует провести большую подготовительную работу. Иначе они нам не поверят. Операцию назовем “Бемоль”!

Никто не возражал – Бритая Голова, по слухам, начинал свою карьеру в музыкальном училище, где бывали дети чинов, приближенных к Усам, оттуда и пошел он вверх по лестнице, борясь за безопасность вечно окруженного врагами Мекленбурга.

Аудиенция заняла около четверти часа. Сам на прощание потряс мою руку двумя руками, что по задумке показывало открытость души, осветил в последний раз сединой и зубами и ласково пожелал успехов в работе и счастья в личной жизни.

Ошеломленный и потрясенный, вышел из кабинета в сопровождении Челюсти, еще до конца не осознав все значение поставленной государственной задачи.

Я попытался представить Крысу. Наверное, хитрая усатая морда с хищным носом. Или наоборот: простодушный добряк, всем своим видом вызывающий доверие. Я вспомнил четырех мышек на старой квартире и как они не смогли залезть к себе в норки, которые Римма засыпала битым стеклом, – она знала толк в таких делах, – и с писком носились по квартире. “Убей их!” – кричала Римма. – “Как? – кричал я. – Как?” Так они и скрылись в целости и сохранности…

Затем мы сидели vis-a-vis у блестящего, без единой пылинки письменного стола Челюсти и проникновенно смотрели друг другу в глаза.

– Не каждому, Алик, дают такое задание. К тому же лично Сам… Это большая честь!

– Что провалила эта Крыса?

– Очень много. Несколько агентов. И утечки идут все время, а мы даже не в состоянии определить, на каком уровне она сидит. Потом я дам тебе полную справку.

– Какие-нибудь зацепки?

– Практически никаких, – мрачно ответил Челюсть, – но до Крысы еще идти и идти, а сейчас нужно провернуть первую часть “Бемоли”, создать заделы перед первым шагом. Иди в архив, еще раз перечитай дело Генри. Тебе нужно будет съездить в один городок, там есть интересный материал…

И я поехал в городок, что на карте генеральной кружком означен не всегда, трясся в переполненной электричке (машиной меня не осчастливили, несмотря на вопли о Святой Конспирации: “Знаете, Алекс, у нас на носу юбилей создания Ордена, весь служебный транспорт задействован… Да и кого вы можете случайно встретить в нашей электричке? Иностранные агенты и ваши друзья по лондонскому Сити вряд ли пользуются ею, иностранцам ездить там рискованно, могут и огреть бутылкой, завидев пижона в фирменной одежде… поэтому найдите в чулане какой-нибудь тулупчик и поезжайте с Богом!”), смотрел на канавы с ржавыми колесами, разодранными башмаками, консервными банками и думал, когда все это кончится.

Встретил меня на перроне глава местного прихода Евгений Константинович, жизнерадостный человек в бородавках и просторной “болонье”, усадил в оперативную машину и незамедлительно повез к предмету моих служебных вожделений.

В машине мы молчали (Евгений – в дальнейшем Болонья – оказался великим конспиратором и держал шофера на подозрении), терпеливо качались на ухабах и разглядывали пролетающие пейзажи: полуразрушенная церквушка, над которой печально кружились вороны, словно раздумывая, приземлиться ли на сгнивший купол или взмыть подальше от него в бескрайнее небо, огромные ямы с лужами, горы щебня, глубокие борозды грузовиков, облупленный корпус, окруженный деревянными домишками и веревками с бельем, словно прибыли мы в день всеобщей стирки.

Рынок ютился во всей своей великолепной убогости на заднике грязного двора: несколько потемневших от вековых дождей деревянных стоек с синими цыплятами, чахлыми пучками зелени, перевязанными белыми нитками, кучками моркови и картошки – и над всем этим нависали небритые силуэты изможденных самогоном мужиков и квадраты кособоких баб, закутанных в платки.

В этом разнопером хоре Болонья легко отыскал Семена (псевдоним Пасечник), который торговал благородным медом, выделяясь чистым ватником и лисьей шапкой, – единственное светлое пятно на холсте, исполненном художником перед самоубийством.

Вскоре мы оказались в пахнущей дымком избе, под строгими взглядами фотографий дореволюционных предков, за круглым столом с кружевной скатертью, на которой быстро появились аккуратно нарезанное сало, шпроты, селедка, соленья и высокий штоф с водкой (мечта страдальца Алекса за кордоном в те тяжкие минуты, когда хочется послать все подальше, разжечь костер из агентурных дел и попивать самогон с Совестью Эпохи и другими дружками, закусывая рыжиками и подбрасывая березовые поленья в гудящее пламя).