Хвост павлина - [28]

Слезы текли у него по шерсти, она становилась мокрой и торчала клочьями, так что на Зайца было смешно смотреть.

И мы хором крикнули: «Рыжий!», и опять крикнули: «Рыжий!», и опять крикнули, и опять.

А он все мокрел и мокрел от своих слез, и шерсть у него все больше торчала клочьями. И он катался по земле, которая к нему прилипала, так что уже нельзя было определить его цвет.

— Не верите? — плакал он. — Почему же вы мне не верите? Ну почему? Почему?

Конечно, мы верили ему. Но охота есть охота.

ОТДЫХ НА БЕРЕГУ

Я специально пришел пораньше, когда на берегу еще никого не было. Я сидел в высокой траве и смотрел на море, которое у нас называли речкой, но у речки должен быть еще один берег, а я не видел другого берега. Может быть, я просто плохо видел.

Я сидел и смотрел на море. Потом подошел Геккон.

— Отдыхаем? — спросил Геккон.

— Отдыхаем, — ответил я.

— Море сегодня спокойное, — сказал Геккон.

— Только течение быстрое, того я гляди все утечет. — Море у нас текло слева направо.

— Не утечет, — сказал Геккон, — можешь не волноваться. — И тут он меня проглотил.

— Сегодня хорошее утро, — сказал я. — Интересно, какой будет день?

Я почувствовал, что он растянулся на траве, и тоже растянулся. Так мы лежали и разговаривали — о том, о сем, ни о чем существенном.

— Отдыхаем? — я узнал голос Оцелота. Он иногда приходил на берег, но старался держаться поближе к лесу, подальше от воды.

— Отдыхаем, — ответили мы с Гекконом.

— Море сегодня спокойное, — сказал Геккон.

— Река, — коротко бросил Оцелот. Он, вероятно, видел другой берег.

— Течение только быстрое, — сказал я. — Того и гляди утечет.

— Не утечет, — сказал Геккон. — Море не утечет.

— Река, — опять возразил Оцелот и проглотил Геккона.

Вернее, он проглотил нас с Гекконом, потому что Геккон еще раньше проглотил меня.

— Утро сегодня хорошее, — сказал я.

— Да, — сказал Геккон. — Утро просто на редкость.

Оцелот лежал на траве, его пригревало солнышко, и мы с Гекконом грелись в этом тепле.

— Отдыхаем? — это был голос Каймана.

— А? Да, да… — мы почувствовали, как вскочил Оцелот.

— Море сегодня спокойное, — сказал Геккон.

— Только течение быстрое, — сказал я, — того и гляди утечет.

— Море не утечет, — сказал Геккон.

— Река, — стоял на своем Оцелот.

— Конечно, река, — подтвердил Кайман и проглотил Оцелота.

А так как раньше Оцелот проглотил Геккона, а еще раньше Геккон проглотил меня, то получилось, что Кайман проглотил нас троих. И мы все четверо растянулись на солнышке.

— Утро сегодня хорошее, — сказал я.

— Какое там утро! — буркнул Кайман. — День в самом разгаре. Такая жара… Пойти, что ли, искупаться?..

И тут мы все переполошились. Мы привыкли отдыхать на берегу, но лезть в это море или реку — или как там оно называется — нет уж, извините! Хорошо Кайману, ему не привыкать, для него, крокодила, вода — одно удовольствие. А как быть Оцелоту, сухопутной кошке, как быть Геккону, сухопутной ящерице, и, главное, как быть мне, сухопутному муравью?

— Спасите! Тонем! — крикнули мы и полезли в воду — все четверо.

КОГДА ЕХИДНА НЕ БЫЛА ЕХИДНОЙ

Тогда она была птицей… У нее были сильные крылья, которые отрывали ее от земли и уносили высоко в небо. Там, в небе, все было совсем не так. Если на земле было пасмурно, то там светило солнце, потому что тучи оставались внизу. Тучи совсем нетрудно оставить внизу, но для этого нужно иметь крылья.

У нее были хорошие крылья, но мог ли Опоссум это понять? И когда она говорила ему о небе, он, толстенький, пушистый Опоссум, лениво сворачивался клубком и щурил глаза, пряча в них насмешку и недоверие.

— А если дождь? — спрашивал Опоссум. — Если ливень, гроза, гром и молния?

— Пойми ты, чудак, — волновалась Ехидна, которая тогда еще не была Ехидной. — Там ничего этого нет. Если подняться достаточно высоко, все останется внизу — и дождь, и гроза, и молния.

— И гром? — уточнял дотошный Опоссум. При этом он хвостом цеплялся за ветку и повисал так, что мысли его приливали к голове.

— Да, конечно, и гром. И буря, и наводнение.

Мешкопес, больше известный как сумчатый волк, с интересом принюхался к разговору.

— Допустим, — сказал Мешкопес. — Допустим, что все это так. Но если там ничего нет, как же быть с проблемой питания?

— Ах, я не о том, — досадовала Ехидна, которая тогда еще не была Ехидной. — Я говорю о свободе…

Опоссум довольно искусно умел висеть на хвосте, и при этом лапы его были совершенно свободны.

— О свободе? — блаженно прищурился он и подвигал всеми свободными лапами. — Мы все говорим о свободе.

— Между прочим, свобода питания есть одно из проявлений свободы личности, — сказал Мешкопес, с удовольствием принюхиваясь к этой замечательной фразе. А Кенгуру добавил по этому поводу:

— Только не нужно злоупотреблять. Если дать себе в этом свободу, не возьмешь и самой пустячной дистанции.

— Кстати, как вам понравилось последнее состязание по прыжкам? — сверху вниз осведомился Опоссум, болтаясь на ветке вниз головой.

— Слабовато, — откликнулся Кенгуру. — Наши были не в форме, а тут еще погода подкачала…

— Нет, но все же было несколько дельных прыжков!

О небе сразу как-то забыли. Опоссум и Кенгуру спорили о прыжках, Мешкопес, презиравший спорт за то, что он отвлекал умы от центральной проблемы питания, пытался перетянуть разговор в область насущных проблем. А Ехидна, которая тогда еще не была Ехидной, отчаянно подыскивала слова, в которых ее главная мысль прозвучала бы наиболее убедительно.