Хутор Гилье. Майса Юнс - [13]

— Дорогой Петер Йегер, — воскликнул Рённов, глядя на уже подросших дочерей своего друга, — когда это ты успел ими обзавестись? Как-то, помню, ты писал мне о маленьких девочках, а потом еще о крестинах мальчика.

При этих словах Йёрген решительным шагом пересек комнату и очень старательно поклонился.

— Как тебя зовут?

— Йёрген Виннекен фон Ситтов Йегер!

— Великолепно! Ты, видно, настоящий маленький горец, да? Имя подходящее, гордо звучит. А тебе до него допрыгнуть?

— До имени — не знаю, но вот до подброшенной в воздух шапки допрыгну, — ответил Йёрген и, отступив на несколько шагов, тут же продемонстрировал свое искусство.

— Молодец, Йёрген, решительный парень! — сказал Рённов, и все сразу перестали обращать внимание на мальчишку.

Но Йёрген не ушел; пока мужчины готовили себе пунш у ломберного стола, он не спускал глаз с лейтенанта Мейна, Черные, коротко стриженные усы лейтенанта казались ему похожими на грызло мундштука, не попавшее в рот лошади.

— Послушай, дитя мое! — обратился Рённов, размешивая сахар в дымящемся стакане, к девочке, ближе всех стоявшей к нему. — Как тебя зовут?

— Ингер-Юханна.

— Так слушай, — сказал он, по-прежнему не глядя на нее, а только слегка коснувшись ее руки. — Будь добра, моя милая Ингер-Юханна, сбегай-ка в прихожую. Там в моей шубе, в боковом кармане, лежат два лимона. Я полагаю, что лимоны у вас здесь, в горах, не растут? А, Петер?.. Принеси, пожалуйста, сюда эти лимоны.

— Нет, позвольте!.. Разрешите мне! — галантно вскочил лейтенант.

Капитан Рённов удивленно взглянул на него.

Худенькая девочка-подросток в коротком платьице, из которого она уже сильно выросла, стояла теперь как раз перед ним. Свеча озаряла ее гордо посаженную головку; три толстые, как якорные канаты, черные косы, туго заплетенные по случаю приезда гостей, были закинуты за спину; в вырезе синего, сшитого дома платья ослепительно белела тоненькая шея, изогнутая с лебединой грацией.

Капитан Рённов сразу понял, почему лейтенант был столь предупредителен.

— Вот это да, Петер! — воскликнул он, не спуская глаз с девочки.

— Слышишь, мать? — довольно усмехнулся Йегер.

— К сожалению, здесь, в этих глухих местах, детям невозможно привить хорошие манеры. Они почти никого не видят, кроме прислуги, — вздохнула фру Йегер. — Не горбись, Тинка! Держись прямо.

Длинная, тоненькая, как прутик, Тинка послушно выпрямилась и тряхнула белокурой головкой, силясь непринужденно улыбнуться: у нее была трудная задача — скрыть от гостей пластырь на подбородке — позавчера она провалилась на кухне в погреб.

Вскоре трое мужчин, попыхивая трубками, уже уютно сидели за картами и перед каждым стоял дымящийся стакан пунша. Две сальные свечи в высоких латунных подсвечниках возвышались на ломберном столике, две точно такие же — на раздвинутом столе у стены. Они освещали только висевший на бечевке под зеркалом календарь и окаймленное кружевами лицо фру Йегер, которая сидела очень прямо и вязала. В комнате было так темно, что едва можно было различить стулья у печки и у двери в кухню, откуда время от времени доносилось шипение жарящегося мяса.

— Три взятки, чтоб мне провалиться, три взятки, и на такой-то карте! — воскликнул капитан Рённов, всецело захваченный игрой.

— Спасибо… Спасибо! — сказал он Ингер-Юханне, когда она, увидев, что трубка погасла, поднесла ему зажженную бумажку. — Спасибо тебе, — повторил он еще раз, затягиваясь и выпуская дым, и его пристальный взгляд снова задержался на девочке. Выражение ее лица поражало живостью, и, пока она стояла у стола и следила за игрой, ее большие темные глаза двигались под ресницами, как две черные капли.

— Так как же тебя зовут, дитя мое? — рассеянно спросил он снова.

— Ингер-Юханна, — слегка насмешливо повторила она, стараясь не глядеть на гостя.

— Ах, да, да… Теперь мне сдавать? Я просто голову потерял от вашей дочки, сударыня. Я охотно взял бы ее с собой в Кристианию[4] и показал бы супруге губернатора. Уверен, что мы имели бы потрясающий успех… Ну, наконец-то сдано правильно. Чей ход?

Облокотившись на спинку кресла, в котором сидел отец, Ингер-Юханна не отрывала глаз от карт, но лицо ее залилось краской.

Рённов продолжал исподтишка наблюдать за девочкой.

— Божественное зрелище! Божественное зрелище! — воскликнул он, смешал в правой руке карты, которые только что тщательно разложил, и бросил их на стол. — Я, конечно, имею в виду манеру игры лейтенанта. Вы меня, надеюсь, понимаете, сударыня?.. — многозначительно кивнул он. — Черт возьми, Петер, это карта, на которую можно ставить без риска. Ты понимаешь, что я говорю? Козырь! Козырь! Козырь! Козырь!

Он торжествующе выложил на стол одну за другой четыре сильные трефы, не дожидаясь хода партнеров.

Хотя капитан высказал вслух самые заветные мечты фру Йегер, на лице ее ничего не отразилось, и она сказала совершенно безразличным тоном:

— Дети, вам давно пора сказать всем спокойной ночи и идти спать. Попрощайтесь как следует с гостями.

По их лицам было видно, как они разочарованы приказом матери, но им и в голову не пришло ослушаться. Дети обошли стол и по очереди подали руку капитану и лейтенанту. Девочки сделали реверанс.