ХУШ. Роман одной недели - [2]

3

Резко брякнувшим о пол блюдцем зазвонил телефон, разрушая последние надежды, вырывая из медитативной попытки досмотреть кошмар. Это была племянница Аля. Ее голос был взволнован. Кто-то преследует ее. Уже который день идет по пятам. Она думает, что это бандиты или, что хуже, частный детектив. Ей очень неприятно и страшно. И главное – унизительно…

Поговорив с напуганной девочкой и успокоив ее, я задумался: почему она жалуется мне, а не своему влиятельному богатому мужу? Неужели она так боится его ревности? Если так, то это очень плохо. Плохо жить без доверия и взаимопонимания.

Впрочем, это совсем не мое дело. Сами разберутся. Мое дело – писать. На днях мне подкинули заказ на роман из одного издательства. Неплохо было бы сдать хоть одну рукопись в срок. А значит, нужно писать уже сегодня, с понедельника. И хотя, как известно, понедельник день тяжелый, все добропорядочные граждане начинают с него свою рабочую неделю-эпопею.

Я включил телевизор. И всюду, на всех каналах, только и разговоров о саммите большой сороковки, что должен состояться в эти дни в Питере. Саммите сорока самых преуспевающих демократических государств, большая часть которых европейские, но есть и арабские, и дальневосточные.

Программа саммита разнообразная. Обед, парад, подписание коммюнике и протоколов по борьбе с заразами-болезнями и помощи странам третьего мира. А также вопросы энергетической безопасности и обсуждение энергетической хартии. Затем посещение конгресса «Дети мира против террора», юбилей важного события и отдельная встреча в рамках большой восьмерки президентов США, Японии, Германии, Великобритании, Франции, Канады, Италии и примкнувшей к ней в последнее время России.

И вдруг это окно в мир, именуемое телевизором, а точнее, восьмая кнопка пульта и восьмой канал, натолкнули меня на мысль. А что если?.. Может, написать что-нибудь о теракте?.. По телевизору показывают репортаж про будущий саммит сорока в этом городе. Сорок разбойников на саммите в шикарной пещере. В которую чудом проник бедный юноша Али. Али – сын своего Бабы.

Когда-то я писал о любви Али к моей племяннице Алле, с ее слов. Пришла пора продолжить эту историю. Итак, Али-баба и сорок разбойников. Усевшись к третьему окну моего кабинета – компьютерному, я начал писать…

Глава 1 Ирек

1

У каждого из нас существуют периоды распада, когда все вокруг и внутри тебя разом начинает рушиться, разом валиться из рук, твоих ли, Бога ли. И мир вокруг распадается-рассыпается на клетки, на атомы, на мелкие кристаллы-снежинки. И ничего не получается изменить или предотвратить, что бы ты ни предпринял, как бы ни крутил ручку и ни пробовал поменять угол зрения или координаты собственного местоположения в этом мире. Как бы ни пробовал эти снежинки на вкус и цвет, собирая их, словно пазлы, в единую, гармоничную картину.

И вроде ты знаешь: надо пережить черную полосу, перетерпеть, и все само собой как-нибудь наладится и образуется. Все сама наладит и образует великая гармоничная сила, что есть сверху и вокруг тебя. Ан нет, ты в этом состоянии должен дойти до самого дна, до полного разочарования и отчаяния, до состояния, когда включаются ген самоуничтожения или код на взрывном устройстве внутри твоего организма – это уж кому как угодно.

Чтобы лицом в грязь, в хлопья грязного мокрого месива, в урну-воронку с грязно-черными опаленными краями, чтобы было так стыдно и плохо, что ты достанешь из помойного ведра недокуренную сигаретку и судорожно уцепишься за нее, как за маковую соломку. И тебе это не покажется неприличным, потому что все границы дозволенного и недопустимого размыты, все ориентиры стерты.

Представь, в таком состоянии ты выходишь на улицу и видишь вокруг столько веселых и энергичных людей. И не понимаешь: чему они так радуются и куда собираются приложить эту свою светлую, веселую энергию? И главное, зачем?

Неужели они думают, что у них в этом городе-музее под открытым небом что-нибудь выйдет и срастется? В городе, в котором ты либо гений, либо полное ничтожество. В городе-инвалиде трех революций. В городе, изморенном блокадой и разрушенном осадой. В городе, где даже люди-памятники, эти бронзовые или каменные истуканы и идолы, титаны и атланты, что вроде бы призваны воспаленным сознанием художников и архитекторов держать небо, уже давно надломились, и их конечности повреждены коррозией и гнилью. Их кости превращаются в труху и осыпаются вместе со штукатуркой.

2

И тебе уже кажется, сами болезни даны, чтобы почувствовать свою беспомощность. Почувствовать, что если ты вдруг дернешься, рванешь, сдвинешься с места, то непременно запнешься, споткнешься и сломаешь ногу или попадешь под троллейбус. И тогда уж точно ничего не срастется, никакая шейка бедра. И нога начнет гнить, превращая мир вокруг тебя в огненную гангрену. И даже троллейбусные шины и палки-костыли, через которые небо пытается поддержать хромающее движение: толчок – остановка. Эти палки на веревках, так напоминающие лямки-ходунки (ой, ямка, ничего, перешагнем), на которых передвигается сам троллейбус, тебе не помогут, не надейся. Отныне ты так и будешь двигаться дальше, опустив голову в надежде на одно лишь небо.