Хунхузы - [25]

Если бы не пиратское вмешательство Германии, мы бы имели выход в Великий океан не в Ляодуне, — а на юге Шаньдуня; южная ветка дороги прошла бы далеко от Южной Маньчжурии и Кореи, никакого столкновения с Японией не произошло бы, и, следовательно, не было бы Русско-японской войны. А поэтому не было бы и тяжелых для нас последствий, и вся история последних пятнадцати лет была бы совсем другой…

Вот где корни нашей Артурской, а после — Ялуской «авантюр». Это были не авантюры, а мудро задуманные неизбежные в нашем положении государственные мероприятия и, будь они выполнены как следует, — столкновения с Японией все-таки не произошло бы.

Как бы то ни было, но уже с 1902 года генерал Самойлов из Японии, как некогда генерал Вогак из Тяньцзина, — усиленно доносил о направленных против нас совершенно открытых военных приготовлениях. Питер все его донесения отправлял на проверку проклятой памяти знаменитому адмиралу А., заменившему собою рыцарскую фигуру генерала Суботича и уже заболевшему тогда манией величия. Но ни донесения С., ни сообщения тому же А. многих лиц уже в январе 1904[5] года о военных приготовлениях японцев в Корее и Южной Монголии, не могли вернуть разума этому злому гению России… И только 26 января 1904 года сознание его было несколько просветлено японскими минами.

Все мы знаем ход несчастной для нас японской войны; но, вероятно, мало кто знает, что сравнительно милостивый для нас мир был заключен только благодаря тому, что наша армия, сдвинута я с мукдэньских позиций, осталась неразбитой (кроме правого фланга), и на сыпингайских позициях она представляла собою такую силу, которой японцы до того еще не видали. Историки этой войны, конечно, дадут этим фактам свое объяснение, научно-военное; но наверно позабудут упомянуть про одно лицо, роль которого в этом счастливом для нас исходе совсем не так мала, чтобы не быть отмеченной.

Начались страдные дни Мукдэня. Японцы, благодаря халатности, незнанию восточных языков и полному неуменью наших штабных заправил организовать разведку в незнакомой им стране, — обошли наш правый фланг по монгольским землям и принудили нас спешно отступить.

На наш же левый фланг, опиравшийся на деревеньки Цинъ-хэ-чэнъ и У-бай-ню-лу-пу-цзы, наступление японцев началось еще с 6-го февраля 1905 года, т. е. ровно за полмесяца до начала наступления на правом фланге, — приведшем к мукдэньскому погрому.

Эти полмесяца японцы усиленно долбили левый фланг армии Линевича, которым командовал уже знакомый нам генерал Р. Силы его были крайне незначительны (был такой момент, что в течение трех дней у него было в распоряжении только 6 рот и… 6 генералов). Хорошо еще, что ему вскоре прислали на подмогу генерала Данилова с двумя полками, составившими крайний оплот нашего левого фланга.

Мы были значительно выдвинуты вперед сравнительно с остальной линией, и 11-го февраля Р. и Д. стали отходить на общую линию обороны. Но, дойдя до д. Мацзяданя и выровняв общую линию, — Р. твердо стал на месте и восемь дней, несмотря на ураганный огонь противника, не только не уходил, — но, отбив японцев, несколько раз просил разрешения перейти в наступление. И каждый раз ему в этом отказывали.

Вдруг 22 февраля полупилось от Штаба главнокомандующего приказание отступать… Р. не верил своим глазам, предполагая ошибку или недоразумение, и потребовал подтверждения приказания. И вторично получил строжайшее приказание отступить.

Солдаты плакали, уходя со своих позиций на сопках, где они восемь дней продержались без всяких окопов…

Мы отошли к городкам Хай-лунъ чэну и Чао-янъ чжэ-ню, где и расположились на долгих квартирах. Началось длительное накопление сил как с нашей, так и с японской стороны, и одновременно с этим — подпольная работа элементов, старавшихся привести армию к разложению. Из России стали приходить такие пополнения, от которых отказался бы даже Петр Амьенский. Ген. Р. усиленно работал, внедряя дисциплину в ряды солдат и офицеров, и постепенно вырабатывал в них боевой опыт, доводя все новые части непременно в своем личном присутствии до боевого столкновения с японцами.

Особенно много хлопот дали ему наемные китайцы и N-ая пехотная дивизия, приведенная с благодатного юга России начальником дивизии, прозванным «сумасшедшим муллой» и сформированная из четырех запасных батальонов, никогда не думавших попасть на войну. Но, тихо рвущиеся в бой, люди этих частей были часто неузнаваемы в тылу, особенно при «покупках» скота у китайцев…

Однажды генералу Р. какой-то китаец принес письмо на китайском языке, которое перевел офицер-восточник. Письмо гласило: «От ту-сы Хань Дэнъ-цзюй’я из Хуашулинь-цзы (название селения, образовавшегося вокруг Цзинь-инъ-цзы — усадьбы Ханя).

Генерал Ань-минъ! В течение нескольких лет подряд ваши храбрые военачальники и их солдаты вели себя так, как следовало. Когда в 26-м году эры Гуань-сюй (1900) мы примирились с вами, мы не раз навещали друг друга; наши добрые отношения, все улучшаясь, проникали всюду в народ, благодатно орошая (дружбу обоих народов), возникла и крепла нелицемерная правда. Между нами не было и зародыша подозрения, нелюбви или ненависти; никогда не возникало никаких неприятных дел. Когда наши разведочные отряды бывали у вас, то офицеры, солдаты и толмачи вели себя тихо и прилично; наши взаимные чувства любви и доверия совпадали; имущество и труд жителей охранялись. И мы были за это вам сердечно благодарны. Пусть же теперь проникнет (мой голос) в ваше чистое сердце!