Хультура речи - [14]

— Я т-тебе! — погрозил Кутузову его собственный государь.

Кутузов изумился.

— Дык... Спозвольте... — Он изумился еще больше, и единственный глаз его, сойдя с орбиты, вылупился на самого себя. — Я ж... Мы ж...

— А то!!! — гневно закричал пьяный русский император, помогая подняться полуубиенному французскому. — Какой сейчас год, дурень?!

— Ды как какой... Он же...

— Бланманже! — заорал государь, высочайше топая ножкой. — Фаберже! В неглиже! Одиннадцатый год, одиннадцатый! Думать надо, прежде чем бить! Думать!

Он был прав, этот простой, но неглупый русский царь. Попытки опередить историю ничего, кроме смеха, вызвать не могут. Кутузов явно поторопился. Но поторопился и Наполеон.

— Что, трудно было еще годик обождать? — укоризненно спросил его Александр.

Наполеон всхлипнул и прикрыл ордена рукой.

— Не бойся, не отберу... Ну, не плачь, не плачь, хватит! На будущий год приезжай, тогда повоюем. А пока не время. Год не тот. Предпосылок нету. Историки засмеют. Тушь вытри. Учебники, вижу, плохо читал. Мою помаду возьми, дарю. И думать надо почаще. Слабительное принимай. И лыжи сними. Не видишь — лето кругом? Костюм у тебя хороший, за выкройку трех баранов даю. А мы-то, дураки, ширинку застегнутой носим. Как погода в Париже, не каплет? Людовики не беспокоят? Сзади тоже в соплях, на, моим вытрись. Эй, Господи! Браток! Солнышка бы нам! Гулять желаем! Эй, ты, рыжий, сюда неси!

Сверкая засаленной кепкой, из-за бугра вылетел с подносом Ленин. На подносе искрилось гранями целое озеро водки, могучие подтяжки вождя крепко прижимали к телу целую охапку зеленого ворованного лука, узенькие монгольские глазки лучились праздником. Следом за ним, хлопая себя по запыленным бедрам, улыбчивой толпой шли Геринг, Перикл, Бухарин, Софья, полдюжины Пиев, Соломон, три Карла, Гагарин, Микки Маус и Глазунов. Два последних несли на римских носилках Рузвельта. Рузвельт держал в руках портрет Крамарова и улыбался шире других...

*

— Лэхаим! — сказал Александр Первый и первым поднял свою рюмку.

— Пгозит! — захихикал Ленин и чокнулся с ним налитой до краев кепкой.

— За вас, шановни добродии!! — покачнулся на носилках Рузвельт.

Все выпили и, включая Софью, крякнули. И посмотрели на двух полководцев. Те все еще дулись, не глядя друг на дружку.

— И это пройдет! — сказал Соломон, засмеявшись. И он, черт его дери, опять угадал... 

ПРЕДЫСТОРИЯ

Когда праматерь наша, луноликая Ы, выпала из подмышки Имеющего Сказать, солнца еще не было ни за, ни над горизонтом. Многие рапиды времен прошли, прежде чем встала луноликая наша праматерь Ы и двинулась медленным юзом туда, куда не достигал взгляд Имеющего Сказать. Там окуклилась и возымела объем. Многие рапиды времен прошли. И сказал: «Подохла там, что ли?» И зашевелилась. Нечем было смотреть исподлобья, нечего было упирать в бока, ничего не чесалось. Тогда сказал: «На и пользуйся!» И возымела. Ходила вправо и влево праматерь наша, ходила вперед, по диагонали, ходила на одном месте. Не было пользы в том. Тогда сказал: «Вот направление. Иди, пока не упрешься». И через триста тысяч движений уперлась. И был голос Имеющего Сказать: «Перешагни». Малые свои силы напрягла праматерь наша, и большие силы свои напрягла она же, луноликая Ы, но не хватило их, и она не смогла. «Обойди!» — сказал. Вправо и влево была ходить несравненная, но задаром. И говорил: «От так новость!» И говорил: «А ежли чем садануть?»

И сказал: «Вот граница тебе. Окопайся и жди».

И прошла еще треть всех времен. Прошло время, чтобы запомнить, прошло время, чтобы забыть, кончились запасы времен, данные навсегда. Выпал из другой подмышки мужеподобный праотец наш квадратный А и встал на попа. Говорил ему: «Весь вылез?» Говорил: «Вот тебе, чтоб чесалось. Вот тебе, чтоб чесать. Этими ходи, этими маши». Дал направление. Пошел и уперся.

И тогда сказал Имеющий Сказать и все сказанное подчеркнул: «Чего хотите, как угодно, пока не лопнете. Но чтобы много всего и кое-чего по паре. Пускай шевелится, течет, дует, воняет, плодится и носится. Приду, проверю». И ушел играть в поддавки фигур с самим собой на пинки.

Напряглись совместно среброребрая праматерь наша долгогрудая Ы и златолобый праотец наш пеннобородый А. И произвели твердь, мякоть, сушь, мокроты, запустили жуков, взметнули птиц, положили семена в землю, а соли в воду. Тогда пришел и сказал: «Привет! Вижу-вижу, старались. Вот тебе и тебе». И дал на ленточке праматери нашей меднощекой двоебедрой Ы и на застежке праотцу нашему железнопалому бронебокому А, сказав: «От Меня». И ушел играть в три семерки сам с собой на желания.

Возгордилась одноглавая великая наша праматерь ломоносая Ы и возгордился двуединоутробный мощный наш праотец пилорукий А. Посмотрели они на дела свои, и не стало предела гордости их. Возымели они гордость свою, и не стало ничего вровень с гордостью. И решили превзойти Того, Кто Имеет Сказать, помыслом и попыткою. И взяли гору. Из горы взяли глину. Из глины взяли суть, а от себя взяли форму. Тугоглазая праматерь наша оберукая Ы слепила его. Ясноухий праотец наш парноногий А слепил ее. Но задаром. Ибо не стояли и не ходили, но падали и ломались. Ибо глина была и осталась. Засмеялся Имеющий Сказать. И засмеялся ближе. И засмеялся, стоя рядом, в глаза. Говорил: «Материализм!» Говорил: «Механики сраные!» Говорил: «Курва и дятел!» Сорвал ленточку, сломал застежку, зашвырнул далеко, плевал вслед. Говорил: «Аз есмь, а ду бист нихт». Сказал: «Статус кво». Рек: «Крэкс, пэкс, фэкс». И не стало обоих. Крашекудрой праматери нашей вислогубой Ы и плоскостопого праотца нашего полоротого А. И не стало опять солнца ни за, ни над горизонтом. И не стало всего. И многие-многие рапиды времен прошли, прежде чем Имеющий Сказать снова напряг пути, выводящие Слово. Далее см. Библию.