Художник войны - [13]

– А как зовут-то тебя, милок?

Смерив тетю сверлящим взглядом постаревшего Кашпировского, самоназначенный глава всея Ровеньки отчеканил:

– Называйте меня Ильич.

Утомленные киевскими новостями о Майдане и провинциальной скукой, ровенчане восприняли приход военного руководителя с азартом. А тот развернулся во всю казачью душу – веселил народ, как мог. То мобилизацию объявит, то «правосеков», членов национально-патриотической группы «Правый сектор», изловит. То устрашит приходом англосаксонских войск. В глубине души комендант понимал: никаких англо-саксов в Ровеньках нет.

– Ну, зачем англичанам и жителям города Саки воевать вместе? Где логика? Нету, то-то и оно, – размышлял комендант скучными ровенковскими вечерами.

В общем, отрывался Ильич, как мог – напивался до потери сознания, баб щупал, а то и вовсе грозился дойти до самого Киева и повесить всех на тополе – чтобы «нарядно было».

А под конец решил Ильич войти в историю, но не на коне и с шашкой наголо, а как положено казаку в 50 лет – пьяным и с пивом на усах – направился прямиком в анналы истории. Насчет слова «анналы» у Ильича было свое мнение, но он старался его не высказывать, иначе «братцы-казачки засмеют, скажут, совсем батька сошел с рельс».

Поэтому Ильич просто сказал:

– Войду в историю.

Без всяких там паскудных «анналов». И вошел. Вломился, как и положено казаку, – еле держась на ногах. Еще и одну парочку с собой приволок: назвал их молодоженами и заставил прочесть супружескую клятву сказочной страны «Луганская народная республика». В общем, Ильич начал проводить обряды бракосочетания – строить супружеские мосты между надломанными сердцами. И всю эту процедуру освящал своим хмурым, истинно казачьим лицом спившегося дворника.

– И вуаля, – наверное, сказал бы Ильич, но нет, таких слов он не знал.

– Вот, баба, получай мужика! – так заявил Ильич, указав женщине явно бальзаковского возраста на робкого смуглого мужчинку. И пошла пьянка: чей-то крик «Вроде горько!», пластиковые стаканчики с дешевым шампанским и редкая улыбка на лице Ильича. Хоть на денек, да прогнали скуку.

– И на нашей улице будет море, – любил повторять комендант и опрокидывал за здоровье молодых рюмку.

О новом предводителе города Антон узнал через неделю после появления в Ровеньках казаков. В тот день они с Петровичем возвращались домой с работы, но вначале решили снять деньги в центральном банкомате. Сосед без конца пересказывал российские новости с LifeNews: на захваченных территориях украинские войска на площади распяли ребенка, а его мать заставили на это смотреть; добровольческие батальоны вырезают сердца у пленных жителей Донбасса и по очереди их надкусывают, чтобы враг боялся. Не закрывающийся рот Петровича пулеметной очередью выдавал очередную порцию ужасов.

Но Антон недоверчиво относился к русской пропаганде. Украинцы – единый народ, как они могут распинать и поедать друг друга? Он задумчиво смотрел под ноги. Полоска тротуара, как растаявшая шоколадка, неровно ползла вдоль автотрассы. В промежутках между бордюрами рвались вверх, продавливая тяжесть бетона, тонкие зеленые стебли травы.

У банкомата их встретила толпа, гудевшая, как большой шахтный вентилятор.

– Шо там за возня? – налетел Петрович на мужика в потрепанной синей куртке.

– Денег нет и не будет, – спокойно отрезал тот, развернулся и медленно пошлепал вдаль. Синяя куртка мужика еще долго виднелась на горизонте.

Что произошло, Антон так и не понял. Протискиваясь вглубь, он вглядывался в толпу, где чей-то знакомый голос безуспешно пытался всех перекричать.

Пробравшись наконец в центр, Антон понял, что голос принадлежал Митяне, сидевшему возле банкомата на деревянном стуле. Нужно сказать, выглядел Митька странно: лицо гладко выбрито, волосы зачесаны, руки почему-то не дрожат. Никаких признаков похмелья! А это бывало только в одном случае: когда его организм уже получил жидкую дозу, мышцы расслабились, дыхание распространяет привычные алкогольные пары, а глаза блуждают в поисках «литрухи, чтобы догнаться».

Не веря глазам, Антон подошел еще ближе. Увиденное окончательно повергло его в шок: Митяня одет в новый камуфляж, штаны заправлены в черные берцы, а на поясе красуется кобура а-ля 1920-е. Наверное, увидев чупакабру, Антон удивился бы меньше. Никто и никогда не видел Митяню трезвым! Этот факт часто делался предметом шуток на шахте. Казалось, он родился уже слегка пьяным и первым делом попросил у акушерки «закусь» и сто грамм спирта – дабы отметить свое прибытие в этот мир. Собственно, «отмечание» растянулось на всю Митькину жизнь – вплоть до этого дня.

Теперь же абсолютно трезвый Митя в военной одежде удерживал внимание толпы вот уже минут десять: он вещал о том, что хунта прекратила финансирование Донбасса. После того как были ограблены несколько инкассаторских машин и совершены нападения на отделения Приватбанка и Ощадбанка, киевские фашисты закрыли все банковские отделения и банкоматы. Как теперь получать зарплату – непонятно.

Посмотрев на гладко выбритое лицо Митяни, ошарашенный Антон вдруг глухо произнес знаменитую фразу Паниковского: «А ты кто такой?»