Художник в ушедшей России - [46]

Белая, чудесно-исполненная в мастерских очень известного в то время Свирского мебель новой формы была добротной, весьма архитектурной и благородной по линиям и стилю. Белые пилястры с капителями из фруктов (работы Лансерэ) на голубовато-стальном фоне стен, между огромными окнами из матового узорчатого стекла с белыми переплетами несколько в стиле Петровской эпохи. Зеленовато-серый матовый линолеум. Гладкие, как зеркало, большие двери из дуба, зеленоватого цвета со вставленными квадратами из красной меди, на которых были выбиты головы вакханок античного стиля (работы Лансерэ). Красивые медные ручки и эти изящные инкрустированные в дерево скульптуры на меди красиво оживляли благородную красоту дверей. Электрический свет падал со стен сквозь узорчатые, полуматовые стекла, вправленные в тонкое обрамление из красной меди формы колчанов, над которыми был густой орнамент вычеканенный из красной меди стилизованных фруктов (работы Лансерэ). Этим красивым источникам света на стенах соответствовала по стилю большая люстра, которая была "гвоздем" комнаты, и над которой Бенуа долго трудился, исполнив много первоначальных эскизов. Утвержденный проект был действительно очень удачен, оригинален и талантлив. Корзина из стекол, вправленная в овал (гармонирующий с удлиненной комнатой и длинным белым столом), большие декоративные букеты из роз, чеканных из красной меди, выделялись силуэтами на фоне сверкающих скрытых огней. На стене между пилястрами было вправлено большое панно, написанное Яремичем по эскизу Бенуа: большое озеро с островом в парке с нимфами и фавнами. Оно было выдержано в красивой, потухшей гамме осенних сероватых тонов. Копенгагенский фарфор оживлял витрины шкала и буфет, а лимонно-желтая шагрэнь на стульях давала красивые пятна в строгом аккорде зеленовато-серой и голубоватой большой комнаты.

Талантливейший каррикатурист и прекрасный рисовальщик Щербов, забавно-серьезный в шерстяной куртке и берете, с большой трубкой во рту, любимый член нашего общества, нарисовал смешную и талантливую каррикатуру-группу на всех участников выставки и несколько обидно продернул Бенуа, изобразив его в виде горбоносого попугая, сидящего в своей люстре-клетке и откусывающего палец Л. Баксту, с которым он в то время ссорился по поводу театра. Грабаря он изобразил очень похоже уткой в пенснэ, а меня с тяжелым хомутом на шее, символизирующим наше предприятие.

Столовая меня радовала. Это было подлинно-художественное достижение и высокого стиля модерн, сочетавшееся удачно с влияниями Петровской России. Это мнение разделялось большинством, любовавшимся ею. "Молодец Бенуа", - было ходячим словом.

Лев Бакст был милым добродушным человеком, вне злобы и интриг, как я указал, говоря о нем выше, но прихотливым и капризным, как женщина, притом болезненно мнительным и требовательным. Эти свойства меня и Мекка немало пугали, в виду предстоящего исполнения, предназначенной для него комнаты, для которой он представил нам очаровательный проект, притом, как все проекты Бакста, тонко и изящно нарисованный. Обойти известного декоратора Бакста было невозможно, но мы боялись попасть с ним в авантюру и были правы.

"С нашим Левушкой мы наплачемся", - говорил наш милый С. Ф. Собин, относящийся к нашему общему делу не только крайне добросовестно, но и с трогательным участием и интересом. Привыкнув в своих работах в Кронштадте иметь дело с солидными военными, он относился к художникам, как к людям особой породы, к которым нужно приспособиться.

Бакст из квадратной комнаты непременно хотел сделать круглую, а это очень увеличивало расходы к ужасу Собина. Не надо забывать, что мы тогда твердо верили, что наша выставка представляет собой некое постоянное учреждение, рассчитанное на годы, потому красивая обработка стен, среди которых могли чередоваться разные экспонаты, не так нас пугала. Бакстовская ротонда тяжело легла на бюджет, но вся комната была так очаровательно задумана, что пришлось уступить его капризу, а потерять его было обидно. Это был изысканный дамский будуар, с нежными пилястрами и скульптурным мотивом спящих амуров (работа Лансерэ). Несмотря на опасность впасть в стиль подражательный - (Трианона), Бакст создал нечто весьма необычное и личное, согласно всем заданиям современного искусства. Тон стен слоновой кости красиво вязался с тоном светлого клена мебели, с обивкой малинового цвета. Черные и серебряные прошивки утонченным орнаментом оживляли фон бархата. На полу белое сукно с орнаментом. Ножки шифоньерки, диванчиков, столиков и кресел были настолько тонки, что мастерство Свирского обеспечило прочность этой нежной, женственной мебели, от которой, по словам Бакста, должен был исходить "аромат духов и пудры".

С этой комнатой был связан эпизод, о котором, со смехом говорили в Петербурге. Вел. кн. Мария Павловна (старшая) супруга вел. кн. Владимира Александровича, довольно полная, уселась в Бакстовское кресло, а когда поднялась, унесла его "на себе", настолько оно было легкое и узкое. Бакст побежал "снимать" с нее кресло. Веселая и забавная, великая княгиня страшно рассмеялась, но все же укоризненно погрозила бывшему у нее в большом фаворе Баксту пальцем: "Извольте cher maitre написать при входе в ваш adorable boudoir: "Садиться запрещено, таким как я - только для сильфид, к ним, как видите, не принадлежу".