Художник смерти - [37]

Он изменит себя, свою природу, перестроит собственные гены — ради того, чтобы близкие снова любовались солнцем и небом, дышали воздухом и ходили по земле, а не лежали в ней! А затем — кто знает — быть может, та же участь постигнет и погибших в ходе Великой войны.

Лазарь Николаевич опустил последний рубильник и замер в ожидании. В какой-то миг ему показалось, что напряжение окажется чрезмерным, и приборы вспыхнут или взорвутся, а питательные растворы выплеснутся из лопнувших резервуаров. Ему захотелось остановить это безумие, но он сдержал страх и лишь стиснул кулаки, чтобы не поддаться искушению.

Он стоял, не сводя глаз с гомункула, до тех пор, пока существо не подняло сморщенные веки и не издало пронзительный звук, напоминавший больше крик дикого животного, нежели человека.

Тогда профессор словно очнулся и начал лихорадочно поднимать рубильники один за другим.

Глава 34

Гомункул извивался, пытаясь освободиться от пут. Из его рта вылетали нечленораздельные звуки, нисколько не напоминавшие человеческую речь.

Резервуары с питательными растворами почти опустели. В лаборатории пахло палёной шерстью, металлом и химическими реактивами.

Лазарь Николаевич взял со столика приготовленный заранее шприц и приблизился к подопытному. Его следовало усыпить, прежде чем запереть. Ещё три месяца назад профессор приобрёл в зоологическом саду большую клетку с навесным замком — сейчас она стояла в углу. Раньше в ней обитал медведь, так что по размерам она должна была гомункулу подойти.

Существо скосило глаза на приближавшегося человека и замолчало. Оно тяжело дышало, ноздри раздувались, изо рта свисали нити вязкой слюны. Омерзительный вид, что тут скажешь.

Лазарь Николаевич прикоснулся пропитанным спиртом тампоном к плечу гомункула, и тот вздрогнул.

— Это не больно, — зачем-то сказал профессор и ловко ввёл иглу.

Он знал, что подопытный ничего не почувствует: Лазарь Николаевич практиковался в военном госпитале и поставил множество уколов. Рука у него была твёрдая.

Учёный стёр выступившую капельку крови тампоном и повернулся, чтобы положить шприц обратно на столик, как вдруг гомункул дёрнулся изо всех сил. Ремень, удерживавший его правую руку, лопнул, и профессор с невольным ужасом ощутил, как длинные чёрные пальцы берберийской обезьяны стиснули его предплечье. Он попытался вырваться, но гомункул держал крепко. Губы его раздвинулись, рот приоткрылся, и стал виден толстый язык, мечущийся между крупными жёлтыми зубами.

Лазарь Николаевич хотел было ударить по этому уродливому, покрытому грубыми шрамами лицу, но вовремя остановился: если он сейчас причинит подопытному боль, то не сумеет завоевать его доверие; а значит, тот не станет пытаться оживить кого бы то ни было, чтобы угодить своему создателю.

Профессор попытался разжать обхватившие его предплечье пальцы. Пришлось потрудиться, но, наконец, ему это удалось. Правда, два твёрдых, как дерево, ногтя, прежде чем соскользнуть, сильно поцарапали его, прорвав рукав халата. Лазарь Николаевич держал руку гомункула, пока не подействовало успокоительное. Лишь когда подопытный обмяк и закатил глаза, он продезинфицировал царапины и забинтовал их. Через минуту на повязке выступила кровь — раны оказались довольно глубокими.

Лазарь Николаевич отстегнул ремни и открыл клетку. Чтобы перетащить гомункула, он воспользовался небольшой тачкой, на которой обычно перемещал приборы. Через четверть часа спящее существо было помещено в клетку и надежно заперто. Ключ профессор спрятал в карман.

Прежде чем выйти из лаборатории, Лазарь Николаевич отвинтил один из резервуаров и забрал его с собой. В нём ещё оставалось особое вещество — состав, изобретённый профессором и заставляющий гены перестраиваться. Раздобыть для него ингредиенты оказалось довольно трудно, и учёный купил их с запасом. Благо, сейчас чёрный рынок процветал. Рецепт вещества Лазарь Николаевич по крупицам собирал, роясь в древних трудах — таких, как «Изумрудная скрижаль», «Mutus Liber», «Theatrum chemicum» Лазаря Цетцнера и «De Alchemia» Иоганна Петреуса. Проштудированы был и египетские, а также арабские тексты, предшественники более поздних трактатов. Долгие часы, дни и ночи складывались в месяцы неустанной работы — и вот результат.

Лазарь Николаевич запер лабораторию и отнёс резервуар в сейф — к научным записям и домашним счетам.

Он чувствовал себя уставшим. В последнее время учёный работал едва ли не сутками. Руки слегка дрожали — не столько от физического, сколько от нервного истощения. Этот эксперимент отнял у профессора много душевных сил, а ведь о его успешности судить рано: сможет ли существо воскрешать, пока было не известно.

Лазарь Николаевич испытывал потребность в немедленном отдыхе. Подопытный проспит до утра — доза рассчитана точно. Значит, можно отправиться в постель и вознаградить себя за бессонные ночи.

На следующий день профессор намеревался заставить гомункула оживить приготовленных для него животных. Их трупы хранились в холодильнике — три тушки на разных стадиях разложения. Последняя так и вовсе была почти скелетом.

Лазарь Николаевич разделся и с наслаждением растянулся на кровати. Так или иначе, он вплотную подобрался к цели. Даже если завтра ничего не получится, он был на верном пути — в этом не осталось сомнений!