Художник Константин Васильев - [17]
Наблюдать и творчески осмысливать жизнь помогала художнику его постоянная внутренняя сосредоточенность. Он был человеком не суетным, имел абсолютную убежденность в том, что живет правильно. Чем бы Константин ни занимался – говорил ли с друзьями, рисовал ли, гулял, – он пребывал в искусстве. Даже в часы творческой передышки Васильев как-то по-особенному наблюдал за происходящим. Друзья могли болтать с ним о пустяках, а его добрый, но напряженный взгляд готов был в любую секунду воспринять от жизни значимый ее миг.
«Я иногда просто останавливался и удивлялся, как Костя смотрит, – вспоминал Пронин. – По особенному, с этаким неназойливым проникновением в самую душу. Потом понял: он смотрит взглядом художника. Кто-то сказал, что гениальность – это постоянное внимание. Да, это про него сказано. Есть люди, которые не разбрасываются, всего себя отдают одному делу. Константин Васильев был именно таким».
Его неизменная сосредоточенность поражала многих. Когда бы ни приехали к нему друзья – он всегда работал, рисовал. Всегда! А ведь он прожил в Васильеве практически всю свою жизнь, при матушке, сестрах, племянницах. И казалось, большего ему и не надо было.
Тот же Пронин сначала удивлялся:
– Все мы ищем в городе новых интересных встреч, а ему это вроде бы и не нужно.
Но жажду общения Константин утолил еще в период учебы в Москве, а затем в Казани до 18-20 лет, и ему хватило этого на всю оставшуюся жизнь. Духовные ценности художник черпал в личной библиотеке, фонотеке, пользуясь книгами и грампластинками, осмысливая их содержание, делая свои обобщения. И ему вовсе не требовалось покидать Васильево в поисках чего-то нового. Напротив, друзья стремились к нему в поселок. В беседах с ними художник уходил от своих картин, увлекаясь какими-то рассуждениями, но продолжая творчество в том его виде, в котором позволяла обстановка: все время наблюдал, запоминал. И через годы это вдруг всплывало на его полотнах. Так, в «Нечаянной встрече» герой смотрит с холста «седыми» глазами одного его московского друга – Александра Харченко, а в работе «Илья Муромец и голи кабацкие» узнаваемы лица многих самых близких друзей Константина.
Не случайно основная часть картин Васильева с изображением людей сделана не с натуры. Приступая к созданию какого-либо образа, Константин собирал, накапливал в себе типы, характеры, движения, формы, краски и только потом брался за кисть.
Есть у Васильева выразительная работа «Старец», запечатлевшая необычайно емкий образ, сильный характер. И даже не верится, что это не портрет с натуры, а синтез наблюдений живописца. Приходится только удивляться, как мог молодой человек схватить, понять не пережитое еще им состояние духа старца и убедительно выразить его, донести до зрителя.
Возможно, именно это тонкое понимание внутренних движений человека помогло художнику проникнуть в духовную сущность каждого из былинных героев.
Константин до последних дней жизни с упоением работал над своей ключевой, былинной, темой. Он обратился к народной образности не только потому, что здесь свое национальное наследие, но прежде всего потому, что в ней действительно сокрыты нетленная красота, величие духа, непреходящая мудрость.
Художник сразу же поставил перед собой задачу – изучать былины только по записям, сделанным с напевов известных сказителей. Ведь в любом, пусть даже самом талантливом переложении, былина теряет свою первозданность, народную особинку.
Наиболее заинтересовал Васильева древнейший слой русского былинного эпоса – княжеско-дружинный, или богатырский. Сюжеты этих былин большей частью восходят к Киевской, Черниговской Руси и Новгороду, лежавшему на «Великом пути из варяг в греки». После падения Киева былинные песни были перенесены «дружными» певцами в Суздальско-Ростовскую Русь и еще дальше на север, к Белому морю.
Былины эти во многом историчны и повествуют о воинских подвигах дружинников-богатырей в боях со степными кочевниками: хазарами, половцами, печенегами. Правда, народ, продолжая петь старые песни о битвах богатырских с врагами, был тревожим новыми врагами – татарами. Их образы заступили в песнях место печенегов и хазар. Даже само название героя-воина «храбр» под влиянием внешних условий заменилось татарским – «богатырь» (от монгольского boghatur).
Древняя Русь в течение многих веков находилась как раз на пересечении путей литературного общения между Востоком я Западом. И не случайно, едва углубившись в исследование былинного эпоса Киевской Руси, Васильев стал открывать для себя поразительные вещи. Узнал, например, что древнерусские дружинные певцы поддерживали тесные связи с певцами и поэтами Западной Европы, в особенности со скандинавскими скальдами. Нашел исторические свидетельства того, что при дворе Ярослава I, то есть еще в XI веке, находились известные слагатели песен – скальды Зигварт и Гаральд. Предположив на атом основании, что существовало какое-то взаимное проникновение культур, художник вовсе не случайно занялся в дальнейшем изучением скандинавского эпоса и подтвердил свою догадку, установив сходство некоторых былин со скандинавскими сказаниями и песнями.
