Художник каменных дел - [5]

Виктор Петрович горячо поддерживал Зазулина, помогая ему и советом и делом. Вечерами он часто бывал в доме Зазулиных, подолгу с наслаждением пил чай, греясь у семейного очага. Как когда-то прежде, становился веселым его раскатистый голос. Особенно оживлялся он, когда к столу выходила сероокая сестра Зазулина Мария Корнеевна. Девушке тоже нравился этот внешне беззаботный, бесконечно добрый человек, который вдруг становился таким трогательно-беспомощным, едва речь заходила о его дочери.

Однажды Мария Корнеевна попросила разрешения навестить Марийку. Просьба эта неожиданно смутила Виктора Петровича, он потерялся совершенно. Знакомство вскоре состоялось, и Виктор Петрович искренне поражался, как быстро чужая женщина нашла путь к сердцу его дочери. Две Марии — большая и маленькая — с первого взгляда потянулись навстречу друг другу.

Вскоре Щусев получил от Марии Корнеевны выговор: дочь его, при прекрасных природных данных и добром сердце, ужасно запущена — настоящий дичок. Слушая девушку, Виктор Петрович краснел и отводил в сторону глаза. Мария Корнеевна, с ее двадцатилетней красотой, с высоты своего воспитания, полученного в женском пансионе мадам Флери, больно укоряла его, а он не знал, что возразить ей. Ему казалось, что она слишком строга и к нему, и к Марийке. Придет пора — он отдаст дочь в тот же пансион, и там ее выучат всему, что положено, — так думал он, полагая, что время само все исправит и поставит на места.

Не прошло и недели со дня встречи двух Марий, как мечты закружились в его голове. Он с удивлением обнаружил, что в нем опять затеплилась потребность любить и жертвовать, оберегать и заботиться. Предметом его мечтаний было совсем юное создание — он был старше Марии Корнеевны более чем на двадцать лет.

Горячее участие Марии Корнеевны в судьбе его дочери вылилось в чуть ли не ежедневные встречи двух Марий, в их тайные дела, разговоры, перешептывания и многозначительные взгляды, смысл которых долго оставался для Виктора Петровича загадкой.

Однажды, вернувшись из должности, — день был утомительно суматошный и даже для Кишинева слишком жаркий — Виктор Петрович застал свой дом пустым. Одна лишь кухарка Аница дремала на кухне над остывшим ужином. Встрепенувшись, Аница спросила:

— Будет ли господарь ужинать? Если не будет, то незачем и кухарку содержать...

— Подавай! — велел Виктор Петрович, хотя есть совсем не хотелось. — А я переоденусь да лицо обмою. Где же Марийка подевалась?

— Так ведь барышня с утра ее к себе забрала. Там, видно, и ужинают.

Было грустно, что приходится есть в одиночку. Даже большая рюмка цуйки — крепкой сливовой водки — не разожгла аппетита. Он лениво ковырял в большой тарелке большой серебряной вилкой свои любимые жареные синенькие, то есть баклажаны, а Аница стояла у стола и с укором смотрела на него:

— Господарю не по вкусу стряпня?

— Бог с тобой, Аница, просто устал я, и жарко очень.

— Вот уйду я от вас, так вспомните Аницу. Мне родители жениха нашли. Уж как я его кормить буду... Он толще вас будет — во какой!

— Не такой уж я толстый, — виновато сказал Виктор Петрович и отодвинул тарелку.

— Ну, не толстый, а в теле, как и положено видному мужчине... Я вот давно уж смотрю и никак понять не умею: такая барышня пригожая сколько уж времени ходит к вам, как нищенка, ласки вашей просит, а вы ее обижаете.

Виктор Петрович возмутился:

— Да чем же я мог ее обидеть? Полно тебе вздор-то молоть!

Аница разволновалась, лицо пошло красными пятнами, глаза заблестели:

— Да куда ж мужчины только смотрят! Она ж вас давно для себя выбрала, а вы! Эх, господарь! О Марийке бы подумали, раз вам самому счастья неохота. А какая бы она вам верная и хорошая была бы! И хорошая и верная — лучше все равно не найти! — убежденно повторила она.

Виктор Петрович развеселился и с усмешкой спросил:

— Да пойдет ли такая-то красавица за меня! Что толку в сивом-то!

— Отчего ж не пойдет! Какой же девушке за готового мужчину замуж не хочется? Мужа-то ведь еще слепить надо, к семейной упряжке приучить, дурь и мечты всякие из него выбить, да удальство ненужное, да глупости разные. Это сколько ж работы!

— Ну, коли ты так уверена, то сама меня и сватай, а мне в мои годы по носу получать стыдно, — сказал Виктор Петрович и вдруг заметил, что Аница остолбенела, открывши рот.

На пороге стояли обе Марии, тесно прижавшись друг к другу, и с недоумением взглядывали то на Аницу, то на Виктора Петровича.

Первой нашлась Аница. Ни секунды не сомневаясь, что Мария Корнеевна поняла как нельзя лучше смысл их разговора, она серьезно и необычно твердо сказала, не сводя с нее прямого взгляда:

— А вот я сейчас же и спрошу, и нечего откладывать. Или я вам, господарь, счастья не хочу! Он ведь вашей руки, барышня милая, всерьез спросить хочет. Только у мужчин храбрости на такие слова нет. Хотели бы вы, красавица наша, Марийке мать заменить, а господаря своей любовью осчастливить?

Мария Корнеевна растерялась совершенно. Наконец она смогла взять себя в руки и, легонько отстранив девочку, шагнула к Виктору Петровичу:

— Скажите... признайтесь, вы же шутите?