Художественная автобиография Михаила Булгакова - [3]

Выглядела он так: "Тайному другу..."

Елена Сергеевна была в то время едва ли ни самым близким другом писателя, с кем он доверительно мог общаться. Напомним, что к осени 1929 года вокруг Булгакова сложилась атмосфера враждебности и безудержной травли. Пьесы его все были сняты, средств к существованию он не имел, за границу его не отпускали. Подводя итоги своему существованию, Булгаков писал 28 сентября 1929 года А.М. Горькому: "Все мои пьесы запрещены, нигде ни одной моей строки не напечатают, никакой готовой работы у меня нет, ни копейки авторского гонорара ниоткуда не поступает, ни одно учреждение, ни одно лицо на мои заявления не отвечает, словом - все, что написано мной за десять лет работы в СССР, уничтожено. Остается уничтожить последнее самого себя".

И удивительно, что в такой невыносимой ситуации писатель не сложил руки, а напротив, работал как никогда энергично. Мало кто знал, что он к тому времени имел уже почти готовый "роман о дьяволе", в котором ненавистные писателю гонители четко проявлялись не только в изображении современной Булгакову действительности, но и в художественной интерпретации важнейшего для человечества исторического периода - земной жизни Иисуса Христа. Булгаков отвечал злобным врагам силой художественного таланта, своими произведениями. Именно в это время он начинает писать новую пьесу под названием "Кабала святош", в которой кабала мольеровского времени наделена чертами современной ему Кабалы, создающей удушающую обстановку вокруг всего живого. Более того, власть Кабалы писатель успел спроецировать и на будущее (комедия "Блаженство").

Исповедь "Тайному другу" занимала в ряду творческих замыслов писателя свое место: она дополняла автобиографическими чертами тот трагический путь русского художника, который ему суждено было пройти в условиях господства антинациональной черной Кабалы.

Любопытно, что писатель в том же году продолжил работу над театральным повествованием, что видно из письма его Правительству СССР от 28 марта 1930 года: "И лично я, своими руками, бросил в печку... начало второго романа "Театр". Возвратиться же к своему замыслу писателю пришлось после нового крушения - теперь уже в 1936 году.

Но до этого еще был год 1934-й. В этом году Булгаков был как никогда близок к осуществлению своей мечты - побывать за границей и увидеть в Париже своих братьев. Но и на этот раз в самый последний момент злой рок сыграл свою зловещую роль - за границу его не пустили! Удар был так силен, что писатель несколько месяцев не мог от него оправиться. Но от этого неприятного события остался приятный "художественный след" - несколько страничек текста под названием "Был май". Елена Сергеевна так об этом пишет: "Эту главку он продиктовал мне 17 мая, - она должна была быть первой главой будущей книги путешествия. "Я не узник больше! - говорил Миша счастливо, крепко держа меня под руку на Цветном бульваре. - Придем домой, продиктую тебе первую главу".

Узнав об отказе, Булгаков в сердцах разорвал написанное... Но Елена Сергеевна сохранила эти листки и оставила в архиве писателя.

О трагическом для писателя 1936-м годе написано много и подробно. Скажем лишь, что в этом году после запрета его трех пьес ("Мольер", "Александр Пушкин" и "Иван Васильевич") Булгаков ушел из Художественого театра, который безгранично любил, но в котором ему пришлось испытать много страданий. Тогда-то ему и пришла в голову мысль вернуться к театральному роману в виде, конечно, "Записок покойника". О том, с каким настроением приступал писатель к этим "Запискам", лучше всего говорит письмо Булгакова к своему другу Я.Л. Леонтьеву (до сих пор не публиковалось) от 5 октября 1936 года. Вот некоторые фрагменты из него: "В проезде Художественного Театра загадочное молчание, правда, прерванное легким разговором с юрисконсультом ихним о возврате пяти тысяч за "Виндзорских". С большим удовольствием, говорю я, - вычитатайте из авторских.

Сестренка, кума и благодетельница (речь идет об О.С. Бокшанской. В.Л.), распевая по телефону в ласках и нежностях, услышав о ГАБТ, рявкнула вдруг: "Как?!?" - столь страшно, что Люся дрогнула. Из чего заключаю, что ГАБТ им не нравится.

А впрочем, да упадут они в Лету. Туда им и дорога.

Не знаю только, падая, наделают ли каких-нибудь пакостей, или нырнут беззвучно. Вероятно, наделают для порядку.

Сегодня у меня праздник. Ровно десять лет тому назад совершилась премьера "Турбиных". Десятилетний юбилей.

Сижу у чернильницы и жду, что откроется дверь и появится делегация от Станиславского и Немировича с адресом и ценным подношением. В адресе будут указаны все мои искалеченные и погубленные пьесы и приведен список всех радостей, которые они, Станиславский и Немирович, мне доставили за десять лет в Проезде Художественного Театра. Ценное же подношение будет выражено в большой кастрюле какого-нибудь благородного металла (например, меди), наполненной той самой кровью, которую они выпили из меня за десять лет".

Поскольку в "Записках покойника" проходит перед читателем целая галерея лиц, давно отошедшая в более прекрасный мир, то мы решили к тексту "Записок" дать подробные примечания.