Хтон - [10]

— Да, — сказал он, не в силах сказать ничего больше.

Нимфа поднесла хвею к щеке.

— Скажи мне, скажи снова, Атон, — разве я не прекрасна?

Он заглянул в черно-зеленую глубину ее глаз и растерялся.

— Да, — сказал он. — Лесной пожар и тихий омут. Ты топишь меня в огне…

Ее смех был отзвуком горящих свечей и лесных потоков.

— Неужели я так опасна?

«Неотразимое создание, — подумал он. — Ты играешь мной, а я беспомощен».

Подойдя к нему вплотную, нимфа подняла руки, чтобы поправить хвею в его волосах. Легкий запах ее тела одурманил его. Она — вневременна, она — совершенство.

— Ты не нашел ни одной женщины, которая сравнилась бы со мной, — проговорила она.

Спорить было бесполезно: даже ее тщеславие восхитительно. Ни одна смертная не могла соперничать с ее великолепием.

— Ты не должен меня забывать, — сказала она. — Я поцелую тебя еще раз.

Атон стоял, опустив руки, прикованный к земле, побаиваясь, что если пошевелит хоть одним мускулом, то упадет. Лесная женщина взяла его холодными пальцами за локти; слабое прикосновение вызвало в нем дрожь — от напряженных плеч до сжатых кулаков. Она потянулась губами, приводя его в радостный восторг. Поцелуй: желание и досада захлестнули его душу.

Тончайшая паутина опутала все его тело. Лишь голос сохранил свою волю.

— Завтра ты опять исчезнешь, — услышал он собственные слова.

Она отпустила его.

— Иди, иди же. Когда найдешь меня снова, ты будешь готов.

— Но я даже не знаю твоего имени.

Нимфа махнула рукой, и ватные ноги развернули его и увели с поляны.

То, что до сих пор занимало лишь праздное воображение, ныне стало крайне необходимым. Умонастроение Атона изменилось. И если до пробуждения лесной нимфой он интересовался женщинами лишь умозрительно, то теперь обдумывал программу самообразования, которая вывела бы его за пределы, определяемые учителем. Он сажал хвеи, поглощенный своими мыслями — растения все равно цвели вовсю — и обдумывал пути и средства.

Атон с нетерпением дождался приближения сумерек и поспешил по знакомой тропинке на хутор Восемьдесят-Первых. Тропа густо заросла дикими цветами, напоминая о редких посещениях хутора. Когда он в последний раз смеялся и возился с непохожими близнецами Лешей и Леней? Когда ловил в игре маленькую Любу, сознавая свою мужскую пристрастность? Детские игры отошли в сторону, возникли статусные барьеры. Разве не приходил он во времена неудовлетворенности и тысячи вопросов, чтобы обсуждать их с друзьями и составлять всевозможные планы? Близнецы были искушеннее его. Мужские разговоры с ними снимали отчужденность и сомнения. Старая дружба ослабляла невыразимое волнение, которое он испытывал.

Из темноты вырос дом Восемьдесят-Первых: узкие прямоугольники света за закрытыми ставнями. Атон обогнул свинарник; его появление вызвало безразличное хрюканье. Теплый животный запах щекотал ноздри. Он обошел дом и постучал в окно близнецов условным стуком.

Ответа не последовало. Он сунул палец за ставни, чуть приоткрыл их и заглянул внутрь. Комната была пуста.

В тщетном гневе он ударил кулаком по стене. Где они? Как они смели уйти, если он хотел с ними поговорить? Зная, что ведет себя неразумно и высокомерно, Атон рассердился еще больше. Он прекрасно знал, что в жизни мальчишек были, кроме него, и другие интересы, к тому же с его последнего посещения прошли месяцы, но эти бесспорные истины лишь раздражали. Что делать?

Вдруг ставни на окне слегка разошлись, яркий свет упал на кусты и протянулся лучом в вечернее небо. Атон поспешил к окну, но тут же остановился. Это мог быть кто-нибудь из родителей. Они, вероятно, лучше сознавали разницу в статусе Династий и не хотели неприятностей от могущественного Аврелия, не одобрявшего дружбу детей. Атон ждал, затаив дыхание. Высунулась голова: черные, как смоль, контуры, неразличимые черты. На подоконник упала длинная коса с желтым бантом.

— Люба!

Она повернула голову, всматриваясь в темноту.

— Это ты, Атон?

Он нырнул в льющийся свет, схватил косу и резко дернул.

— Ой, — преувеличенно вскрикнула она. Она схватила его за руку и разжала пальцы. — Ясное дело — Атон. Без труда узнаю нашего слюнтяя.

Он встал, чтобы заглянуть ей прямо в лицо:

— Это я-то слюнтяй?

Ее лицо было совсем близко. Спокойные глаза с черными от тени зрачками смотрели с неожиданной глубиной.

— Потому что слюнявишь мои волосы…

Атон не заметил игры слов. Пытаясь подавить смущение, он потянулся вперед и коснулся губами ее губ.

Прикосновение было очень слабым, но это непреднамеренное действие удивило и его, и ее. Люба всегда была обузой, помехой в мужских делах, младшей сестренкой. Ее нескрываемый интерес к Атону вызывал у него подчеркнутое раздражение, поскольку он не был способен открыто выказать свое недовольство. Он ожесточался, сердился на себя, но не мог придумать ничего другого.

Нет, это была не лесная нимфа. Их губы, хотя и отвечали друг другу, не были обучены. Им не хватало утонченности. Никакого волшебства — он всего-навсего целовал Любу и не встречал отпора. Атон колебался, не прерваться ли.

Наконец она сама оборвала поцелуй, подняла голову и перевела дыхание.

— Для соли слишком поздно, — сказала она. — Бомбу ты уже взорвал.