Хрустальный лес - [24]
— А что такое джайляу?
— Летнее пастбище.
Степь словно вращалась вокруг машины. С грохотом проносились огромные ажурные мачты высоковольтной линии, дальше медленней кружили какие-то строения, а на горизонте, в зыбком морозном мареве, виднелись машины, идущие по другим дорогам. Они словно уже и не двигались, а просто висели в воздухе.
— Живая стала степь, — сказал Виктор Михеевич. — Бывало, едешь — глазу не за что зацепиться, одни сороки из-под колёс взлетают.
Стемнело, и теперь только россыпи огней давали знать, что мимо опять пронёсся посёлок. Потом вдруг огней не стало, но не потому, что больше не было посёлков, — поднялся буран. Свет фар выхватывал впереди лишь небольшую часть дороги, на которой извивались снежные змейки.
Змеек становилось всё больше, наконец они свились в какой-то немыслимый клубок, опутали колёса машины, и «газик» застонал, буксуя.
— Эх, немножко не доехали! — с сожалением сказал Нурлан Мазакович.
Он взял лопату и вышел на дорогу.
— А ещё есть лопата? — спросил Виктор Михеевич и, хотя лопаты не было, тоже полез из машины, а следом за ним Илюшка.
— Ты куда? — успела ухватить его Раиса Фёдоровна за хлястик пальто. — Без тебя уж не обойдётся!
«Газик» буксовал ещё несколько раз, потом дорога как будто стала лучше.
— Скоро наш «Целинный», — объявил Нурлан Мазакович и вдруг резко затормозил. — Это ещё что за фигура?
С первого взгляда могло показаться, что какой-то шутник вылепил посреди степи снежную бабу, а потом облил её водой, чтобы она обледенела. Теперь фары осветили её, и она заискрилась, засверкала среди вьюжных вихрей. И вдруг «баба» подняла руку.
На этот раз Раиса Фёдоровна не смогла удержать Илюшку — он выскочил на дорогу следом за папой и дядей Нурланом. А дядя Нурлан схватил «снежную бабу» за плечи и стал трясти её, и тут Илюшка увидел, что это просто мальчишка в обледенелом пальто и без шапки, а волосы у него тоже покрыты льдом и снегом.
— Терпения моего больше нет! — сердито говорил Нурлан Мазакович, вталкивая мальчугана в машину.
Они с Виктором Михеевичем с трудом стянули с него жёсткое, как панцирь, пальто и бросили его за сиденье — туда, где лежало запасное колесо. Мальчишка, сопя, плюхнулся рядом с Тоней — она опасливо посторонилась.
— Вот тебе тулуп. Закутайся! — приказал Нурлан Мазакович.
Мальчишка нырнул в тулуп и затих.
Некоторое время ехали молча, потом дядя Нурлан позвал:
— Эй, Болат! Ты живой ещё там?
Из тулупа раздалось бурчание.
— Значит, живой? Так откуда ты взялся?
Болат глухо заговорил по-казахски.
— Стесняется, — пояснил Нурлан Мазакович. — Не хочет по-русски говорить. Это же братишка моей жены, про которого я вам говорил.
И он объяснил, что родители Болата, чабаны, живут на ферме, где зимуют овцы. Ферма километрах в десяти от совхоза, в стороне от шоссе. Туда ехала машина-водовозка, и Болат решил прокатиться до зимовки, прицепился сзади.
— Уж если так захотел, попросился бы в кабину, — сказал Виктор Михеевич.
— А он бы не взял! — выпалил Болат уже по-русски.
— Почему это не взял бы?
— Так.
— Да, ты всем шофёрам успел насолить, это верно, — согласился дядя Нурлан. — Так что же было дальше?
— Крышку с цистерны отскочила, — объяснил Болат.
— И тебя окатило водой?
— Ага…
Болат осмелел, высунул голову из тулупа, косил чёрными глазами на Тоню, на Илюшку.
— Вода шур-рух! Шур-рух! — весело говорил он. Ему нравилось, что Тоня и Раиса Фёдоровна ахают, слушая его. — В рукавах — вода, в валенках — вода. Я тяжёлый сделался, уже руки не держат… Шапка слетела, голова обмерзает. А она как плеснёт опять. И я оборвался.
— А машина уехала? — испугалась Тоня.
— Уехала. Ну, думаю, замерзать буду. Вечер, машин нет, буран поднялся, водовозка, наверно, на зимовке ночует. Пошёл пешком, пальто тяжёлое, бежать нельзя.
Илюшка с восхищением смотрел на Болата: сразу видно — целинник!
— Так ведь простыл насмерть, — взволновалась Раиса Фёдоровна. — На таком ветру, мокрый…
Она стала шарить в сумочке, искать какое-нибудь лекарство, но тут впереди засверкали огни, и Нурлан Мазакович сказал:
— Не ищите, уже в совхоз въезжаем, сейчас его в больницу сдадим.
Он остановил машину у двухэтажного здания.
— Выходи, Болат, только тулупом голову прикрой, ветер сильный.
— А чего я в больницу пойду? — захныкал Болат. — Я здоровый.
— Ничего, Раушан укол тебе сделает, горчичники поставит, — говорил ему Нурлан Мазакович. — Раушан — это моя жена, а его сестра. Она врач и сегодня дежурит в больнице, — пояснил он остальным.
— Конечно, конечно, — поддержала Раиса Фёдоровна, — а то может быть воспаление лёгких.
Но Болат, как услышал про укол и горчичники, так рванулся, что и тулуп остался в руках у дяди Нурлана.
— Болат, постой!
Но мальчуган улепётывал со всех ног.
— Дома поговорим! — крикнул ему вслед дядя Нурлан, а взволнованную Раису Фёдоровну успокоил: — Ничего, добежит, через огороды близко. Ну сорвиголова растёт!
— Сам-то какой был, — напомнил Виктор Михеевич, и оба расхохотались.
«Софронычи»
Ксения Сергеевна с утра переселялась. Верней, не она сама, а её лаборатория, которая раньше была при доме, а теперь для лаборатории отвели место в совхозной конторе. Так распорядился директор совхоза, чтобы освободить помещение для семьи приезжающего ветеринарного врача.
