Хрустальный грот. Дикий волк - [66]

— Могу подождать, — ответил я.

Он промолчал и лишь приподнял бровь, затем вернулся к карте.

— Ладно, садись. Проинструктирую тебя. Надеюсь, в скором времени ты отплывешь.

Я показал на качающиеся занавески.

— Меня будет мутить всю дорогу.

Он рассмеялся.

— Клянусь Митрой, об этом я не подумал. Может, и меня тоже? Чертовски недостойное возвращение на родину.

— В свое королевство, — уточнил я.

2

Я пустился в плавание в начале апреля, и на том же самом судне. Однако на этот раз путешествие разительно отличалось от предыдущего. Путешествовал не Мирдин-беглец, а Мерлинус, хорошо одетый молодой римлянин, располагавший деньгами и слугами. На том же корабле, на котором голого Мирдина держали взаперти, у Мерлинуса была удобная каюта и почтительное обращение. Мне прислуживали Кадал и, к моему удивлению, Маррик (Ханно погиб, превзойдя себя самого в пустячном дельце, связанном с шантажом). Я, естественно, расстался с внешними признаками своей принадлежности к Амброзиусу, хотя ничто не могло заставит меня снять подаренную им брошь. Я носил ее у плеча, прикрепленной к тунике изнутри. Вряд ли кто-нибудь признает во мне того беглеца, виденного пять лет назад, даже капитан не подавал виду. Но я держался в стороне и говорил только на бретанском.

Если повезет, судно поднимется прямо к реке Тайви и бросит якорь в Маридунуме. Заранее было установлено, что я и Кадал высадимся на входе в устье.

В одном оба плавания совершенно не отличались. Всю дорогу меня преследовала морская болезнь. То, что теперь я занимал удобную каюту и мне прислуживал Кадал (я был избавлен от старых мешков и ведра), не имело для меня никакого значения. Как только корабль вышел в Малое море и начал бороться с ветреной апрельской погодой, я сменил свою бравую позу на носу на лежание в каюте.

Нам сопутствовал хороший ветер, и в начале апреля мы до рассвета вползли в устье и бросили якорь.

Занималась заря, стояли холод и туман. Было очень тихо. Начинался прилив, поднимавшийся до самого устья. Наша лодка отошла от корабля. Далеко раздавался звонкий переклик петухов. Где-то в тумане блеяли ягнята, им отвечали овцы. Воздух был чист и солен, неуловимо пахло домом.

Мы держались середины реки, скрытые от берега туманом. Разговаривали шепотом. Один раз на берегу залаяла собака, и послышался голос человека. Его речь была так явственна, словно он находился с нами в лодке. Подобного предупреждения было достаточно. Мы прекратили разговоры.

Прилив оказался по-весеннему сильным и быстро донес нас к реке. Это оказалось кстати, поскольку мы запоздали с прибытием и бросили якорь, когда уже начало светать. Гребцы тревожно посматривали наверх и налегали на весла. Напрягая зрение, я вглядывался в знакомый берег.

— Рад вернуться? — спросил Кадал на ухо.

— Зависит от того, что нас ждет. О, Митра, как я голоден.

— Неудивительно. — Он кисло рассмеялся. — Что ты высматриваешь?

— Там должна быть заводь. Белый песок и ручей, выходящий из-под деревьев. За ним холм, поросший сосняком. Пристанем там.

Он кивнул. План состоял в том, что я и Кадал высадимся под Маридунумом в месте, которое я укажу, и незамеченными выйдем на дорогу, выдавая себя за корнийцев. Говорить буду только я, поскольку акцент Кадала мог сойти за какой угодно, но только не корнийский. У меня имелось с собой несколько горшочков с мазями и лекарствами, и в случае необходимости я мог представиться странствующим лекарем. С подобной легендой можно было пройти везде.

Маррик остался на борту. Он сойдет на берег в городе, найдет своих старых знакомых и получит от них новости. Кадал отправится со мной к пещере Галапаса и передаст Маррику полученные мной сведения. Корабль будет стоять в Маридунуме три дня, после чего заберет Маррика с новостями. Встретимся ли мы с ним, будет зависеть от того, что мы обнаружим. Ни я, ни мой отец не забыли, что, после того как Камлак присоединился к мятежу, Вортигерн, должно быть, рыщет по Маридунуму, как лиса, в поиске разбежавшихся кур. Моей первой задачей было узнать о Вортигерне и послать вести Амброзиусу. Второй — найти мать и убедиться, что ей ничего не грозит.

Хорошо снова ступить на сушу! Пускай и не на такую сухую, поскольку на возвышенности росла высокая трава, вся покрытая росой. Как только лодка исчезла в речном тумане, я почувствовал легкость и волнение. Неприметными тропами мы вышли на дорогу. Не помню, что я ждал увидеть в Маридунуме. И не думаю, что меня это очень заботило. Я испытывал возбуждение не от возвращения домой, а от сознания факта, что выполняю задание Амброзиуса. Если я не мог послужить ему как пророк, то смогу выполнить мужскую работу и по-сыновьи. По молодости я постоянно ждал, что меня попросят умереть за него.

Мы добрались до моста без происшествий. Нам сопутствовала удача — мы столкнулись с торговцем лошадьми, продававшим пару кляч. Я купил у него одну, поторговавшись ради приличия, чтобы не вызвать подозрения. Цена подходила, и он дал в придачу довольно потрепанное седло. Сделку мы завершили, когда стало совсем светло. Появились редкие люди, но никто не обращал на нас особого внимания. Обычно ограничивались беглым взглядом. Кроме одного парня. Тот, по-видимому, узнал лошадь, улыбнулся и обратился скорее к Кадалу, нежели ко мне.