Хрущев. Смутьян в Кремле - [3]

Но главным для Хрущева было не допустить обвинений в свой адрес за нарушения законности в 1937—1938 годах и последующие годы. Свержение Маленкова под аккомпанемент обвинений в близости к Берии, заявления о «моральной ответственности» Маленкова за ряд сфабрикованных дел показали, что такие же обвинения могли быть выдвинуты и против Хрущева. Поэтому Хрущев был заинтересован в том, чтобы изобразить таких людей, как Берия, Маленков и он сам, лишь невольными исполнителями воли Сталина, возложив на Сталина главную ответственность за злоупотребления властью.

Для этого Хрущев постарался взять под свой контроль документы, которые могли бы его компрометировать, и использовать их так, чтобы дискредитировать Сталина. Как свидетельствовал В.М. Молотов, сразу же после смерти И.В. Сталина была создана комиссия по сталинскому архиву, во главе которой встал Н.С. Хрущев. Хотя комиссия ни разу не собиралась, ее председатель получил возможность разбирать архивные документы Сталина. После отставки Д.Н.Суханова Н.С. Хрущев взял под свой контроль Общий отдел ЦК. (Суханов же был арестован по надуманному обвинению.) В книге Р. Баландина и С. Миронова «Заговоры и борьба за власть» приведено высказывание историка В.П. Наумова: «В 1955 году по распоряжению Хрущева были уничтожены бумаги Берии, документы о Сталине и о других руководителях партии. Всего было уничтожено 11 бумажных мешков. Чем более надежно скрывались документы, тем более эмоционально осуждал Хрущев преступления, в которых сам принимал участие». Хрущев решил также взять в свои руки начавшуюся еще в первые месяцы после смерти Сталина реабилитацию политических заключенных. В октябре 1955 года Хрущев предложил представить делегатам съезда информацию о нарушениях законности в ходе репрессий 1930-х – начала 1950-х годов.

В отличие от репрессированных «кулаков» и членов других социальных групп, подвергнувшихся массовым репрессиям в годы советской власти, жертвы политических репрессий 1930-х – начала 1950-х годов имели значительно больший вес в обществе. Занимая до своих арестов крупные посты в советском руководстве, они и после возвращения из лагерей сохранили знакомства с теми, кто в середине 1950-х годов играл значительную роль в советском обществе. Некоторые из них были близки к видным руководителям страны или имели родственные связи с ними. Эти обстоятельства не могли способствовать объективности при рассмотрении дел о реабилитации. В результате глубокий анализ причин, вызвавший внутриполитический кризис в середине 1930-х годов, подменялся рассказом о несправедливых обвинениях, выдвинутых против осужденных. При этом скрывалось, что многие из осужденных сами были активными инициаторами массовых репрессий, начиная с 1918 года.

Совершенно справедливо отметая надуманные обвинения в шпионаже в пользу различных иностранных держав или подготовке террористических актов, организаторы реабилитации не стремились обратить внимание на те действия ряда осужденных, которые были направлены против руководства страны и могли привести к государственному перевороту и ослаблению советского государства перед войной. Последующие исследования историков показали, что некоторые обвинения в организации заговоров, выдвинутые в отношении ряда участников процессов 1930-х годов, не были беспочвенными. Вне внимания организаторов реабилитации оставались также исторические и социальные причины, порождавшие как острую внутрипартийную борьбу, так и жестокие репрессии. Руководство партии явно не желало углубляться в такой анализ, результатом которого могли бы быть выводы, свидетельствующие о том, что советский общественный строй далеко не идеален, как это утверждала официальная пропаганда. Об уязвимости советского строя в случае отрыва партии от народа не раз говорил Сталин, но об этом, видимо, старались не думать его наследники. По своему теоретическому уровню они не были способны к углубленному научному анализу общественных процессов.

Несмотря на то что на июльском (1953 г.) пленуме ЦК КПСС Л.П. Берию осудили за попытки использовать реабилитацию осужденных в политиканских целях, жертвы репрессий продолжали служить удобными фигурами в соперничестве руководителей страны. Воспользовавшись опытом Берии, Хрущев и его сторонники стали изыскивать среди показаний реабилитированных свидетельства против Сталина. На заседании 31 декабря 1955 года имя Сталина было вновь упомянуто, и на этот раз в связи с обсуждением вопроса о реабилитации. В ходе дискуссии А.И. Микоян внес на рассмотрение переданное ему письмо от знакомой ему по бакинскому подполью О. Шатуновской, которая долго пробыла в заключении, а в середине 1950-х годов проходила лечение от тяжелого нервного расстройства. В своем письме Шатуновская, ссылаясь на факты вопиющего попустительства органов НКВД действиям убийцы Л. Николаева и гибели важных свидетелей этого убийства, утверждала, что Сталин организовал убийство Кирова. Комментируя это письмо, Хрущев заявил: «Если проследить, пахнет нехорошим. Товарищам вызвать врача, шофера, Куприянова» (то есть оставшихся в живых свидетелей). (Известно, что многочисленные правительственные комиссии, созданные в 1955—1989 годах для проверки версии Шатуновской, не смогли ее подтвердить.)