Хруп Узбоевич - [9]

Мое впечатление о характере этого существа было неблагоприятное. Я считала ее за сердитое создание, по крайней мере, по отношению ко мне. Насколько мило относились к моему присутствию впоследствии сами девочки, настолько недружелюбно встречала, завидев меня, их няня, которая, к моему удивлению, в то же время, видимо, даже боялась меня. Признаться, мне последнее было уже совсем непонятно. Подумайте сами: мог ли быть смысл в том, что люди, истребители крыс, одновременно преследовали бы нас и боялись нашего преследования?

Я и теперь остаюсь при этом мнении и нахожу в человеке боязнь крыс чувством, неприличествующим человеческому достоинству. В своей жизни я с удовольствием отмечаю полную безбоязненность мою по отношению к существам менее сильным, чем крыса. Впрочем, под силой я подразумеваю такое свойство, которое дает животному какое-либо преимущество перед другим. Мал зверек ласка, похожий на хорька, только величиной всего в две-три мышки, поставленные одна за другой, а я его считаю посильнее себя и опасным врагом. Когда откуда-то забрался в здешние края этот кровожадный зверек и на моих глазах успешно охотился по окрестностям за мышами, я хорошо изучила его манеру нападать и навсегда отказалась от единоборства с ним. Я старательно избегала его и была несказанно рада, когда ласка, наконец, исчезла из моих владений так же внезапно, как и появилась.

Перейду, однако, в своих воспоминаниях к тем обстоятельствам, которые привели меня к знакомству не только с обитателями верха моего подполья — девочками и их няней, но и с другими обитателями дома (так звали, как я узнала потом, все помещение, где были все наши подполья).

Знакомство с двумя девочками — я вполне справедливо могу назвать их этим именем за те дружелюбные отношения, которые вскоре установились у нас, столь разнородных существ, — произошло вот как.

Как-то раз мне, от нечего делать, захотелось совершить небольшую прогулку наверх днем. Это было, конечно, безрассудством, но я очень полагалась на свое уменье изворачиваться в трудных случаях.

Я бесшумно пролезла в расширенный мною ход за печкой и осторожно начала пробираться вдоль стенки, все время работая своими носом, усиками и глазами, т. е., попросту говоря, кругом обнюхивая, ощупывая и всматриваясь… Выглянув из-за печки, я увидела небольшого человечка, одетого в цветные тряпки. Эти тряпки почему-то меня более заинтересовали, чем сам человечек, но дело оказалось очень просто: это были те самые тряпки, по которым мне пришлось перебираться, когда я удирала от собаки. Я догадалась, что предмет, тогда преградивший мне дорогу, был именно этот человечек; это он упал с криком от испуга перед неожиданно появившейся крысой.

Маленький человечек занимался удивительным делом. Он макал длинной соломинкой в какой-то предмет, напоминавший некоторые предметы нашей кладовой, и затем вставлял эту соломинку в рот. Я была убеждена, что маленький человечек занимался самым естественным делом — едой. Мы, крысы, тоже иногда макали свои хвосты во вкусное молоко и затем облизывали его с аппетитом.

Однако дальнейшее поведение человечка было уже прямо неестественно. Вместо того, чтобы обсасывать соломинку, он проделывал с ней что-то во рту, отчего на другом конце ее раздувался большой, играющий разными цветами шар. Шар этот иногда отрывался и плавно носился по воздуху, а маленький человечек в это время прыгал по комнате и производил такой шум своими ногами, что я даже подумывала: не улепетнуть ли мне подобру-поздорову? Но я была чересчур любопытна и мне всегда хотелось все досмотреть до конца.

Маленький человечек продолжал приготовлять все новые и новые шары по мере того, как первые, поплавав в воздухе, вдруг мгновенно исчезали с легким треском, едва уловимым моим ухом. Оглянув комнату, я увидела, что точно таким же делом был занят другой человечек поменьше, стоявший немного подальше, а у светлого отверстия сидел вполне взрослый человек, тоже покрытый тряпками. Он шелестел какой-то связкой бумаг. Нужно ли разъяснять теперь, что это была мать, читавшая книгу и посматривавшая, как ее девочки пускали мыльные пузыри. Мыло, лежавшее тут же, я вскоре хорошо изучила, так как как-то на ночной прогулке попробовала его и нашла, к слову сказать, совсем несъедобным. Кусочки того же мыла лежали в воде, которая была налита в знакомые мне предметы — блюдца.

Нужно же было так случиться, что один из больших шаров попал прямо в мой угол, и большая девочка вдруг внезапно увидела меня. Так как, встретив ее изумленный взгляд, я не прочла в нем угрозы, расстояние между нами было почтительное и я была близка от спасительной норки, — то я не двинула ни одним членом, чтобы пуститься наутек. В то время я еще не понимала языка и действий людей, поэтому единственным для меня мерилом опасности были только резкие движения со стороны моих врагов. Раз их не было, то я и оставалась спокойной. Всматриваясь в меня, девочка издала какие-то тихие звуки, от которых в мою сторону обернулись и два другие существа — маленькое и большое. Но и эти обращенные на меня взгляды не повели ни к каким резким движениям, и я по-прежнему спокойно оглядывала рассматривавших меня издали трех моих, как мне тогда казалось, злейших врагов.