Хруп Узбоевич - [34]

Но самое главное было внутри избы. Почти половину ее занимала печь; остальная половина была тесно заставлена двумя скамеечками, столом в углу между двух окошечек и сундучком у самой входной дверцы. Было и подполье, хоть и небольшое. Зато я нашла прекрасный угол за печкой, в ходе между кирпичами, а под самой печкой даже целую крысиную комнату. Эта комната была завалена какими-то прутьями, палками и щепой.

Впоследствии я оценила все удобства этого чудного жилья, но больше всего я была тронута отношением ко мне хозяина, старого невысокого человека с белой головой и такой же бородой. Увидав меня в первый же раз, когда я попалась ему на глаза, он, к удивлению моему, обратился ко мне со следующей предобродушной речью:

— А, крыс! Ты как сюда попал? Ну, попал, и ладно. Не будешь пакостить, и я тебе вреда не сделаю. Живи, Бог с тобой! Всякому жить тоже хочется. Вот там, возле печки, и логово свое сооружай. Будешь умницей, и мне, старику, веселей жить будет. А промышлять себе ты, крыс, и сам, поди, сумеешь, коли у старика нехватка будет? А?

После этих слов доброго человека у меня дух захватило от радости, и мне стало понятным, почему крысы распространились по всему свету вслед за человеком.

Надеюсь, в те времена мне была простительна такая наивность. Для закрепления нашего знакомства старик подошел к столу, отрезал ломоть хлеба и, бросив мне на пол, прибавил:

— Ешь, коли проголодался!

Я схватила кусок зубами и потащила его за печку: есть с первого раза при новом знакомом я считала, по крысиным правилам, неудобным. Зато в углу за печкой я уже поела всласть. А пока я с аппетитом грызла корку вкусного черного хлеба, до моего тонкого слуха доносилось рассуждение старика, относившееся, очевидно, все ко мне же.

— Ведь вот, поди ж ты, зверь какой! Кажись, сроду не думал, что заведется у меня эдакий крыс. А завелся! И как это они умудряются всюду забираться — не пойму. Только бы не навел других, а то — кабы не пришлось мне, на старости лет, убивством заниматься. Орава-то их, чего доброго, с голоду меня, старика, уморит своим прожорством. Ну, а коли один — ничево! Чай, не объест. Може приобвыкнет, так и тово… приятелем будет. Ниш-то! Ох, Господи!.. — закончил старик свою тихую речь и полез, судя по всему, на печку.

Началась новая безмятежная для меня жизнь.

XI

Старик и его внучек. — Рыбная ловля. — Мысли о рыбах. — Речи о лесных зверях.

Новое жилище мое было меньше, но уютнее всех предыдущих. Со стариком мы вступили положительно в самые тесные, дружеские отношения. Трудно было бы даже поверить, что такие могли установиться между человеком и крысой. Уже на третий день нашего знакомства я не боялась подходить к столу, когда старик садился за еду и крошил сушеную рыбу в какую-то бурую жидкость. То был квас, как я узнала позже, — напиток очень невкусный. Старик подбрасывал хлеб все ближе и ближе к себе, пока я, подъедая крошки, не подошла к самым его ногам.

— Ну вот, и буде для первого разу… — сказал он, бросив последний кусок. — А завтрева, може, Бог даст, и из рук возьмешь, зверюга малая!..

И вытерев мокрый рот коркой хлеба, старик вновь принялся макать деревянной ложкой в чашку и хлебать свою еду.

На другой день я, действительно, осторожно взяла хлеб прямо из рук старика, который нашел нужным сказать мне опять несколько ободрительных слов:

— Так-то-сь, рыжий. Знакомься, знакомься с белым. Он хоть и бел, как лунь, да не ест вашего брата, как лунь. Небось, не обижу, а, може, еще и лучше покормлю. Приятелем будешь: рыжий… белому.

И старик славно хихикнул.

Впоследствии от того же старика я узнала, что луни — хищные птицы, что-то среднее между ястребом и совой. Пока же я, по сохранившейся привычке своей, только запомнила, впредь до разъяснения, просто звук «лунь» и что существо, носящее это имя, «ест нашего брата», т. е. крыс.

Через неделю мы были полными приятелями, и старик гладил меня по шерстке, когда я усаживалась рядом с ним на скамейку. Но во все наше знакомство он ни разу не разрешил мне прыгнуть на стол и никогда не ел ничего, попробованного мной. Собственно говоря, мне было совершенно все равно. Впоследствии же я узнала, что это значит — брезговать другим и что часто даже люди брезгуют есть один после другого.

Старик очень много говорил. Теперь это мне, одряхлевшей крысе, понятно, так как я не раз убеждалась в болтливости стариков, да и сама пишу эти воспоминания, может быть, по той же причине. Однако в те времена я не задумывалась над объяснением такой говорливости и была несказанно рада слушать старика.

Обращаясь ко мне, вступая со мной в настоящую беседу, старик и не знал, что его слова находят внимательного и неглупого слушателя, и эти речи его были, собственно говоря, действительным разговором.

Не берусь решать, был ли бы так разговорчив старик, если бы знал о моих способностях, но, не зная их, он то и дело выкладывал мне все свои знания и думы. А их у него за его век накопилось немало. Свою жизнь он помнил до мельчайших подробностей и не раз ее рассказывал мне, но самая жизнь его меня, говоря по правде, никогда не интересовала. Лес, поле, луга, степи, озера болота, речки и все населявшее их старик знал превосходно и обо всем этом время от времени и при случае сообщал мне своим тихим, вразумительным голосом.