Хронофлибустьеры - [13]

Некоторое время ничего не происходило. Лернейская неподвижно застыла, лицо напряжено, на нем проступили капельки пота. Покалывание в моих висках продолжалось, ментальный контакт не был разорван. Но ни мысленно, ни вслух г-жа вице-директор ничего не произносила.

А затем все исчезло: и Лернейская, и секционный стол с черным телом уродца, и комната с кафельными стенами…

По лицу упруго захлестали ветви. Непроизвольно я крепко зажмурился, сберегая глаза, – но ничего не изменилась, гибкие прутья тальника продолжали бить по лицу, а я продолжал их видеть, – впрочем, ни боли, ни чего-либо еще не ощущал…

Сообразил: Лернейская транслирует мне образы, неведомо каким способом вытащенные ею из мертвого мозга. Последний, предсмертный видеоряд, наблюдаемый существом. Так что жмуриться бесполезно – волей-неволей это голографическое кино придется досмотреть до конца.

Потом был берег Славянки, короткая схватка с вороном, водная поверхность, несущаяся к лицу… Перемещение в водную среду не сделало картинку нечеткой и размытой, как произошло бы, будь существо человеком, – глаза земноводного одинаково хорошо видели и под водой, и на суше.

Впрочем, подводная часть эпопеи не затянулась. Слева, на грани видимости, мелькнул стремительный силуэт, – и картинку затянуло алое марево, оно становилось все гуще… А затем из него выплыло нечто, что никак не могло оказаться ни на дне Славянки, ни на ее берегах.

* * *

Это был мир сплошных болот и я видел его с высоты птичьего полета.

Внизу росли деревья, где густо, где отдельными купами. Высокие, с раскидистыми кронами, – все их стволы поднимались из воды на манер мангровых зарослей.

На нижнем ярусе тоже хватало растительности: обширные водные пространства покрывали поля растений, очень смахивающих на кувшинки, но без единого цветка, одни лишь громадные лопухи листьев. Кое-где, словно ворс ковра, топорщились заросли не то хвоща, не то осоки, с высоты толком не разобрать. В иных местах было, очевидно, чуть поглубже, там ни травянистой растительности, ни деревьям не удавалось укорениться в донном грунте, – и царствовали водоросли, заполняя зелеными сплетениями все до самой поверхности.

Вроде бы один сплошной, без берегов, водоем, но кархародон там живо бы протянул плавники… Зато благоденствовали земноводные, мелководья буквально кишели ими. Огромные, медлительные существа неторопливо пережевывали водоросли, оставляя за собой натуральные просеки. Хватало и других травоядных, размерами поскромнее. И охотились за ними хищники, самых разных форм и размеров, причем некоторых из них я скорее отнес бы к рептилиям, но не уверен, мог ошибиться при беглом взгляде с высоты. Чем питалась многочисленная земноводная мелочь, в изобилии шнырявшая внизу, я определить даже не пытался.

Вероятнее всего, водились в водно-болотном мире и рыбы, и всевозможные беспозвоночные: моллюски, ракообразные и т. п., – но оставались на вторых ролях, оттесненные на обочину жизни амфибиями.

Лишь верхний ярус, кроны деревьев, захватили и удерживали представители другого животного класса, – насекомые, причем громадные (по нашим меркам громадные, потягаться размерами с местными родственниками лягушек и тритонов они все же не могли). Порхали хищные стрекозоиды, и существа, весьма напоминавшие разросшихся мух и комаров, и еще какие-то крылатые насекомые, земных аналогов не имевшие. Вот только бабочек и прочих чешуйчатокрылых я отчего-то не приметил.

Насекомые царили не только в воздухе и на деревьях – некоторые их виды совершили экспансию на нижний ярус: огромные веслоногие жуки, закованные в хитиновую броню, вполне успешно там хищничали, на равных тягаясь с плотоядными земноводными.

Полет продолжался и продолжался. Никаких изменений в рельефе не наблюдалось, удивительно плоский мир: ни возвышенностей, свободных от воды, ни впадин, позволяющих образоваться нормальным, не заросшим водоемам. Впрочем, кое-какие перепады высот здесь имелись: пару раз я видел реки – медлительные, не имеющие долин и сухих берегов, сильно заросшие. Реки-болота, если уместен такой термин.

На одной из рек я заметил нечто вроде плотины, замедлявшей и без того медленное течение. Она не была рукотворным сооружением, даже не напоминала те примитивные конструкции, что строят наши бобры. Мне показалось, что плотина живая – по верхней ее части, доступной взгляду, прокатывались какие-то судороги, сокращения… Мелькнула мысль, что здешняя заболоченность возникла не совсем естественным путем, что кто-то искусственно разровнял рельеф и запрудил реки.

…По ощущениям, полет над болотным миром продолжался гораздо дольше, чем погоня, приведшая существо в воды Славянки. Я удивился: неужто агония головастика длилась так долго и его мозг еще генерировал предсмертные видения, когда Рада вытащила тело на берег? Потом сообразил: время в таких видениях субъективно, и длинный сюжетный сон может промелькнуть в голове спящего за секунду-другую. Надеюсь, Лернейская не заставит смотреть бесконечное кино до конца – все, что стоило знать о мире-болоте, я уже увидел.

Едва так подумал, в унылом сюжете наметились изменения. Вернее, наметились они в унылом пейзаже – впереди показалось нечто, весьма напоминающее сушу. Пусть низкую, лишенную не только гор, но и холмов, но хоть какое-то разнообразие.