Хроники жизни сибиряка Петра Ступина - [23]
Первый призыв в Армию был в Апреле 1942 года, только что нас выпустили с ФЗО, на самостоятельную работу. Работать на заводе было некому, рабочих рук нехватало [не хватало]. Нас, ребят ФЗОшников [,] оставили под бронью. Второй призыв был в сентябре и обратно меня оставили. Оставили по болезни. На ногах появилась чесотка. Обе ноги от пят до колен и выше покрылись коростами (чесоткой мы все переболели ещё в детстве). В Больницу ходил несколько раз, мазали какой-то мазью. Потом ходить перестал236. в больницу. Мазал солидолом и другими мазями. Проболели они у меня месяца 3, не меньше. И так случилось, в это время призыв и меня из-за ног оставили [.] Осенью, в сентябре, Октябре в свободное от работы время ходили на подсобное хозяйство П. В. З.237 и завода — воровать овощи. Брали всё, что попадало под руку — картошку, свеклу, капу {пу} сту, турнепс. Спасали ноги. Ели в сыром виде. Варить было некогда и негде. Вечером надо идти на работу, во вторую смену. Наступили холода. На мне осталась рабочая одежда (роба) и чудом уцелевшая шуба с полукруглым воротником. Мать шила себе её, а когда меня взяли в Ф. З. О. Зима. Холод. И мать отдала её мне. На ногах ботинки на деревянной подошве [,] нам их выдали за деньги на работе.
В ноябре, с праздника 7 ноября [,] я начал курить. В честь праздника и в честь 25летия советской власти нам за деньги выдали папирос «Красная Звезда» и по 2 пачки махорки. А дело было так. Подходит мастер ко мне к станку и спрашивает: «Ты куришь?» Я отвечаю: «Нет, а что?» Он говорит, что «в честь 25летия всем рабочим-мужчинам дают папиросы и махорку». Я отвечаю «Я буду брать». Он меня записал. А когда получил, то начал курить. Бывало [,] накуришься, станешь к станку и голова кругом и весь цех крутится. Но курить не бросил. Прокурил целых 20 лет. В комнате жили 4 человека. Придёшь с работы, на кровате-койке238 лежит один матрац, ни подушки, ни одеяла — всё утащили. Утащили всю одежду, вместе с чемоданом. Осталась одна шуба. В ноябре, по примеру некоторых ребят, начал торговать хлебом — начал проводить коммерцию на хлебных карточках, чтобы выжить. На заводе было уже несколько случаев, когда рабочие падали в обморок от голода и даже со смертельным исходом. В свободное от работы время едишь [едешь] в город, на поезде239. Там отовариваешь хлебную карточку по одной. Это 8 кг хлеба. Каждый кирпич хлеба почти 2,5 кг. Режешь его на тонкие ломтики и продаёшь. На вырученные деньги покупаю вновь карточку и у меня остаётся выручка, т. е. энная сумма денег, на которые я покупаю дополнительно 400 граммовую карточку или отдельно талоны на хлеб. У магазина в соц-городке всегда стоят ребята, меняют хлебные талоны на хлеб. 800 грамм хлеба на обмен на хлебный талон [,] [который тогда] стоил 1600 [рублей] на 2-ю декаду и 2400 на третью. Или хлеб менял на рубашку, на брюки [—] т. е. на одежду. Я этим пользовался и уже декабрь 1942 г. и весну 1943г. я встретил хорошо. Стал лучше питаться. Болезнь моя прошла, все коросты отстали вместе с бинтом. И до Апреля м-ца [,] т. е. до призыва в Армию [,] я жил без нужды. Как говорит пословица [: ] «Волка ноги кормят» или «без труда не вымешь рыбку из пруда». Сестра Ирина [не могла работать] из-за болезни рук — экзема. Ей руки нельзя мочить, а работая на токарном станке [,] невольно она мочила их эмульсией — [это] жидкость для охлаждения деталей, во время работы станка. Её уволили и она уехала осенью [1942 г.] к родителям.
В 1942 году закончился срок вербовки у отца, и родители решили вернуться обратно в Иркутск. В ноябре с обозом выехали из Баргузина в Усть-Баргузин240. (это рассказал мне брат Василий). Там сели на пароход. Поднялась большая буря, началась качка. Пароход вынужден [был] бросить якорь. Многие валялись без памяти в каютах, в коридоре, в туалете. Мать, Ирина и брат качку переносить не могли. Отец качку перенёс хорошо, видимо [,] немного выпил, поел и ему всё нипочём. 8 ноября [1942 г.
