Хроники Птеродактиля - [31]

Шрифт
Интервал

Федор с улыбкой наблюдал за хмелеющими женщинами. Он смирился с тем, что заработать сегодня не удастся, что в этом доме он гость случайный, что пора бы уже и честь знать. Вот только уходить не хотелось. Не хотелось уходить от этой Карины, от ее необычных глаз.

Через час Елена заснула крепким, пьяным сном прямо на диване с вилкой в руке. Федор попытался отобрать вилку. Удалось не сразу.

— И как тебе, трезвому, с нами? — Карина раскачивалась на стуле, не замечая, как нога периодически тычется в брючину гостя.

Зато гость замечал. И в такт покачиванию ноги размышлял: «Уехать? Остаться? С ними? Одному? Уехать? Остаться? С ними? Одному?»

— Надеюсь, ты не бросишь двух беззащитных женщин зимой на пустующей даче? — пробормотала Карина и перестала качать ногой.

— Давно без мужа? — Федор внимательно посмотрел на Карину и, не дожидаясь ответа, добавил: — Не думайте ничего такого, вижу: мужские вещи, да и так чувствуется, что не одна вы здесь управлялись, а что-то не сладилось — вон крышка у колодезного домика туда-сюда хлопает, приделать-то минута, если мужчина в доме, да и в остальном. В общем, чувствуется.

Карина, медленно трезвея, тихо поведала о недавней смерти Саши, о том, что не для праздника сюда приехали, а по делу — дача-то на мужа оформлена, надо начинать переоформление. И начинать его надо с заявления в правление. Для этого она и приехала сюда сегодня. И спасибо Федору, что выручил, и пусть он простит, что отняли у него столько времени, да, раз уж день для него все равно потерян, не отвезет ли он ее с подругой в Москву?

Федор посмотрел на спящую Елену, представил, как эти женщины станут добираться по электричкам, да по метро, да по автобусам…

Елена проснулась, когда дрова успели прогореть, перемытая посуда была расставлена по местам, так же как стол и стулья.

— Где я? — Елена приподняла голову, что-то вспоминая, видимо, с трудом. — Мы еще здесь? А наш водитель? — усмехнувшись сама себе на это «наш», поднялась с дивана, и в это время послышался шум заведенного мотора. — Так нас отвезут?

— Отвезут, — как-то мечтательно произнесла Карина и подошла к зеркалу.

Большое зеркало висело по центру стены, между окон. Карина долго всматривалась в свое отражение, пока не поняла, что она себе нравится.

Обратный путь показался слишком легким и быстрым. Елену высадили первой. Выйдя из машины, она долго разглядывала окна своей квартиры, гадая: спит или не спит Анатолий. Федор несколько раз пытался отъехать, но Карина попросила подождать, пока за Еленой не захлопнется дверь подъезда.

Понимая тревогу пассажирки, Федор тешил себя фантазиями, в которых были два героя — он сам и его новая знакомая, одну обитель которой он уже знает, а в другую сейчас отправится.

Далеко за полночь припарковал Федор свой видавший виды жигуль у дома Карины. Легкая неловкость, похожая на замешательство, кольнула обоих и тут же исчезла. Федор закрыл машину и деловито спросил:

— У вас здесь спокойно?

Карина кивнула и открыла подъезд.


Утром, еще не открыв глаза, Карина почувствовала: Федор на нее смотрит. Не просто смотрит, разглядывает пристально и критически.

— Это ночью все бабы красавицы. А утром и кошки разноцветные, и женщины… — с иронией заметила Карина.

— Перестань, я вот смотрю на тебя и не верю: такая королева — и со мной.

«Он сказал „со мной“, а не „моя“, как принято и как я не принимаю, — Карина с благодарностью посмотрела на Федора. — Щадит мое достоинство. Приятно».

Солнечный луч высветил книжные полки. На одной из полок стояла давняя фотография. Карина на ней была молодая и веселая, сын совсем юный, а муж здоровый и живой.

Федор взял фотографию. Рассматривал долго, не отрываясь. Карина неслышно вошла в комнату и успела заметить, как дрогнул подбородок Федора и как поспешно поставил он фотографию на место.

Сегодня Карина ни о чем не спрашивала: если на день сошлись, то и знать ничего не надо, а надолго — само все узнается… Только дрожащий подбородок все еще стоит перед глазами.

Лена позвонила вечером. Жаловалась на головную боль, на то, как ехидно весь день издевается над ней Анатолий. Затем, как бы вспомнив невзначай, поинтересовалась:

— Кстати, как тот водитель?

Не успела Карина придумать, что сказать, как разговор оборвался: Лене звонили в дверь.

Федор приехал на следующий день. В нарядном свитере и с тортом. Пили чай, вспоминали поездку, снова пили чай… и молчали. «Удивительное дело, — думала Карина, — как приятно и спокойно с ним. Не донимает вопросами, не лезет в душу, не спрашивает советов», — Карина сделала глоток, устыдившись, что предает память о Саше.

Федор пришел и на следующий день, и на следующий и так приучил Карину к своим приходам, что однажды, когда он не появился в привычное время, она испугалась и вспомнила, что не знает, ни где он живет, ни номера его мобильного, ни даже его фамилии. Поэтому, когда он все-таки появился, Карина протянула ему блокнот со словами: пиши.

Все так же молча, аккуратным почерком написал Федор все, что просила Карина.

Спустя месяц Карина знала, что были у Федора и жена, и сын. Десять лет назад сын был комиссован из армии инвалидом. Жена, как могла, ходила за сыном, смирившись с тем, что ни снохи, ни внуков ждать не приходится. Да видно, исподволь так иссушила ее тоска и безысходность, что когда прицепился к ней неизлечимый недуг, бороться не стала, тихо угасла, прихватив за собой через месяц и сына.


Еще от автора Елена Лобачева
Макс и Тоня не боятся расти

Книга про взросление и тело для мальчиков и девочек с аутизмом и другими особенностями психического развития. Это демоверсия печатной книги для того, чтобы родители могли посмотреть и не бояться говорить на сложные темы со своими детьми)


Рекомендуем почитать
Из каморки

В книгу вошли небольшие рассказы и сказки в жанре магического реализма. Мистика, тайны, странные существа и говорящие животные, а также смерть, которая не конец, а начало — все это вы найдете здесь.


Сигнальный экземпляр

Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…


Opus marginum

Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».


Звездная девочка

В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.


Абсолютно ненормально

У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.


Песок и время

В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.


Против часовой стрелки

Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.


Жили-были старик со старухой

Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.


Время обнимать

Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.


Любовь и голуби

Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)