Хроники незабытых дней - [4]

К чему я несу весь этот вздор? К тому, что как человек местами творческий, тоже имею право на прошлое, которое с удовольствием назвал бы гусарским, но не люблю быть вторым.

Где-то прочитал, что ничто так не льстит хилому интеллигенту, как обвинение в сексуальных излишествах и хулиганском прошлом. Первый упрёк вынужден с сожалением отвергнуть, а со вторым соглашусь и, повествуя о бурной юности, постараюсь не огорчать читателя исследованиями психологических недр подростка в годы полового созревания. Я не голотурия, чтобы выворачиваться наизнанку.

В 1950 г. отца в порядке борьбы с «безродными космополитами» перевели служить подальше от Москвы. Таким вот образом, наша семья оказалась в Поволжье, а точнее в стольном граде Йошкар-Ола, бывшем Царевококшайске, притулившимся среди финно-угорских лесов у излучины неспешно текущей Кокшаги. Город, как город, каких в стране десятки, однако, в отличие от прочих, хоть и провинциальное захолустье, но со столичными амбициями. Как-никак два института, свой театр, центральная библиотека с просторным читальным залом и кинотеатр «Родина», где перед началом вечерних сеансов играла живая музыка. Два слепца-баяниста и зрячий скрипач, сидя на балконе, исполненном в стиле сталинского ампира, наяривали попурри из советских песен, а публика, задрав головы, как в храме прижимая шапки к груди, толпилась в фойе, благоговейно приобщаясь к высокому искусству. Попасть на новый фильм было непросто, драки и поножовщина в очереди за билетами были явлением обычным. Народ в городе жил горячий и вспыльчивый, как испанцы.

Чуть-что, в ход шли ножи и свинчатки, не брезговали ножницами и вилками. Помню, своё первое боевое ранение я получил именно в кинотеатре. Мы ломились на «Бродягу» с Раджем Капуром. Вдруг какой-то шкет в рваном ватнике, оттеснив меня плечом, нагло влез впереди. В то время я ещё находился на нижней ступени криминального сообщества, таких называли приблатненными, но мнил себя законченным «бакланом». В предвкушении лёгкой победы я левой рукой сбил с него кепку, а правой не спеша «сотворил шмась», процедуру не столько болезненную, сколь унизительную для любого уважающего себя пацана. Парнишка мгновенно выхватил из кармана что-то острое, ткнул мне в лицо, едва не разорвав ноздрю, и бросился бежать. Острая боль пронзила мозг.

Очередь хохотала, из носа у меня торчал заостренный черенок расписной деревянной ложки. Крови было много, в кино так и не попал, не до того было, но урок усвоил и стал осмотрительнее в оценках боевого потенциала противника.

Но вернусь к хронологическому изложению событий.

Мы приехали в Йошкар-Олу в ноябре, не самое лучшее время в средней полосе России. Город утопал в грязи, из свинцовых туч то поливало холодным дождём, то сыпало снежной крупой; деревья с голыми, поднятыми вверх ветвями словно молили небеса вернуть солнце. Несмотря на печальный антураж, настроение в семье было праздничное. Нам предоставили двухкомнатную квартиру с кухней и, трудно поверить, своим туалетом! Душевой не было, но о такой мелочи и говорить не стоило, тем более, что ходить в баню, на мой взгляд, было куда интересней. Маме пообещали работу — тренировать женскую сборную города по художественной гимнастике, а меня определили в центральную школу. «Наконец-то заживём по-человечески», — радостно повторяла бабушка.

Первый день в новой «альма матер» вышел комом и запомнился надолго. Тщательно вымыв калоши в стоящем у входа корытце, напоминавшем кормушку для поросят, я с душевным трепетом, открыл тяжёлую входную дверь.

Мужская средняя школа № 9 встретила с энтузиазмом. Взглянуть на придурка-москвича, явившегося в будний день в полной школьной форме, да еще с пионерским галстуком на шее, спустились даже надменные десятиклассники с третьего этажа. Похоже, наряд был воспринят как вызов обществу, тем более, что опрятная старушка — учительница литературы сразу поставила меня в пример. Такое не прощается.

На большой перемене ко мне вразвалку подошел какой-то переросток и не спеша, намотав галстук на покрытый бородавками кулак, зловеще процедил сквозь жёлтые зубы: — Ответь за галстук, доходяга, — от охватившей паники я чуть не дал струю и как будто потерял голос. Нависшая надо мной ухмыляющаяся физиономия, богато расцвеченная лиловыми прыщами, пахла табаком и внушала смертный ужас. Галстук петлёй сжимал горло и мешал принять позу, достойную героя-пионера. — Не трожь, на нём кровь рабочих и крестьян, — просипел я, стараясь придать голосу должную мужественность. Видимо ответ не понравился и, получив коленом в пах, я согнулся крючком под одобрительные возгласы окружающих. Слова многочисленных зрителей звучали незнакомо и страшно. — Врежь ему промеж рогов, Зюзя — настойчиво советовал чей-то голос. — Ещё встренимся, — пообещал Зюзя и удалился походкой человека, не бросающего слов на ветер. «После уроков москвича пиздить будем», радостно зашелестело по коридору.

В тот день меня не догнал бы сам дьявол. Запально дыша, я несся домой по доскам деревянных тротуаров, западавших, как клавиши старого пианино, а за мной со свистом и улюлюканием, выстроившись клином, мчалась, казалось, вся школа. Дома досталось от бабушки за потерянную калошу. Видимо, с того времени я стал жалеть и любить животных больше, чем людей, и неприязненно относиться к охотникам.