Хроники Мастера Ли и Десятого Быка - [5]

Я лениво потянулся на кровати. Запахи чая и каши, плывущие из кухни тетушки Хуа, пробудили во мне голод, и я уже собирался не торопясь встать и позавтракать, но тут Олененок Фаня неожиданно стала белая как полотно, схватилась за горло, испустила пронзительный крик боли и свалилась с буйвола в траву.

Я в ту же секунду выскочил на улицу. Глаза Олененка были открыты, но она не видела меня, её пульс оказался слабым и сбивчивым, а на лбу выступил пот. Я приказал мальчикам бежать за Фанем, а сам схватил девочку в охапку и понесся к монастырю.

Настоятель, кроме всего прочего, был лекарем, получившим профессиональное образование в академии Хань-линь, но и его сильно озадачил внезапный припадок Олененка. Девочка казалась мертвой, ему даже пришлось подержать зеркальце перед её ртом, чтобы выяснить дышит ли она. Потом настоятель вынул булавку и нанес несколько уколов в различные болевые точки. Дочка ростовщика даже не дернулась. Её глаза были широко открыты, а взгляд застыл, словно она ослепла.

Неожиданно маленькая красавица села и закричала. В тишине монастыря звук показался оглушительным, её руки хватали воздух, как будто отгоняя от себя нечто невидимое, а тело тряслось в судорогах. Потом она упала на кровать, её глаза закрылись, тело обмякло, а признаки жизни снова практически исчезли.

– Демоны! – прошептал я.

– Искренне на это надеюсь, – мрачно произнес настоятель. Позже я узнал, что он уже начал подозревать эпидемию бешенства и предпочел бы сразиться с самыми отвратительными демонами из самых ужасных уголков ада.

В деревне внизу возник шум, он нарастал кипящей мешаниной звуков, в которой слышались и проклятия мужчин, и причитания женщин, и плач. Настоятель посмотрел на меня, поднял бровь. Я в то же мгновение выскочил за дверь и понесся вниз по холму.

Потом события закрутились с такой скоростью, что с этого момента мне трудно придерживаться стройности в своем рассказе.

Все началось с тетушки Хуа. Она присматривала за жаровней у рамки с коконами и вдруг почувствовала странный, неприятный запах. Когда старушка осторожно посмотрела сквозь трещину в перегородке, то увидела не снежное поле, а черную разлагающуюся массу плоти. Ее безумные крики привлекли соседей, которые тут же помчались в свои хижины, и, когда вопли начали раздаваться в каждом уголке деревни, стало ясно, что впервые на нашей памяти вместо шелка жителей Ку-Фу ожидало полное разорение. Но самое ужасное было впереди.

Большой Хонг, кузнец, выбежал из дома, держа на руках своего маленького сына. Взгляд Малыша Хонга был устремлен в пустоту, он кричал и хватал руками нечто невидимое вокруг себя. За кузнецом последовал торговец вином Ван, чья дочка пронзительно вопила и скрюченными пальцами царапала воздух. Все больше и больше родителей выбегали из своих домов с детьми на руках, и вся эта неистовая толпа стремилась вверх по холму в монастырь.

Это было не бешенство. Это была чума.

Я в недоумении уставился на двух маленьких девочек, которые стояли рядом с ближайшей хижиной, засунув большие пальцы в рот. Правнучки матушки Хо были такими болезненными, что настоятель днем и ночью следил, как бы жизнь не покинула их тщедушные тела, тем не менее, болезнь к ним даже не притронулась. Я пробежал мимо них в их хижину. Матушке Хо уже исполнилось девяносто два года, она стремительно угасала. Мое сердце прыгало где-то в горле, но когда я приблизился к её кровати и откинул полог, то тут же схлопотал увесистый удар по носу.

– Кем ты себя возомнил? Сластолюбивым императором?

(Она имела в виду императора У Ди. После смерти его распутный дух продолжал посещать спальни своих наложниц. В отчаянии, те стали искать новых невест по всей округе, и, только когда число женщин, пребывавших в императорских опочивальнях, приблизилось к пятистам, уставший призрак сдался и забрался обратно в могилу.)

Я побежал обратно, заглядывая в каждую хижину, где маленькие дети или плакали от страха, или, наоборот, смеялись, желая со мной поиграть. Взрослые же рыдали рядом со сгнившими шелковичными червями, но во всем остальном производили крайне здоровое впечатление. Потом я вернулся в монастырь и рассказал настоятелю о том, что увидел. Когда же мы общими усилиями составили список пораженных болезнью, то правда оказалась невероятной.

Ни одно дитя младше восьми лет и ни один взрослый старше тринадцати лет не пострадал от чумы, но каждый ребенок деревни между восемью и тринадцатью был поражен недугом. Болезнь проявлялась у всех одинаково: сначала ребенок кричал и скрюченными пальцами слепо хватал воздух, затем лежал, словно мертвый. Настоятель поместил всех в лечебнице, которую устроил в центральном зале монастыря. Рыдающие родители с надеждой искали у монаха лекарства, но он только разводил руками и кричал в отчаянии:

– Сначала скажите мне, с каких пор чума умеет считать!

Тетушка Хуа всегда была самой решительной из нашей семьи. Она отвела меня в сторону и хрипло произнесла:

– Бык, настоятель прав. Нам нужен мудрец, который расскажет, как чума научилась считать. Я слышала, такие люди живут в Пекине на улице Глаз. Правда, еще мне говорили, что они дорого берут за свои услуги.