Хроники Кловиса - [8]

— Похоже на то, каким вы воображаете себя в возрасте шестнадцати лет, — сказала баронесса.

— Моя мат, вероятно, показывала вам мои юношеские фотографии, — сказал Кловис. Обратив сарказм в комплимент, он продолжил историю.

— Король на три дня запер Веспалуса в темной башне, чтобы жить только на хлебе и воде, чтобы слушать только писк и шорох крыльев летучих мышей, чтобы смотреть только на плывучие облака сквозь единственную маленькую оконную щель. Антиязыческая часть общины начала с сочувствием поговаривать о мальчике-мученике. В отношении еды мученичество смягчалось небрежностью стажа башни, который по ошибке раз или два забывал в камере принца собственный ужин из вареного мяса, фруктов и вина. Когда срок наказания подошел к концу, за Веспалусом пристально наблюдали в поисках каких-нибудь симптомов религиозного отклонения, ибо король решил более не допускать никакой оппозиции по столь важному вопросу даже со стороны любимого племянника. Если еще раз возникнет эта чепуха, сказал он, право наследования трона будет изменено.

Некоторое время все шло хорошо; наступал фестиваль летних видов спорта и молодой Веспалус был слишком занят борьбой, бегом и соревнованиями по метанию дротиков, чтобы беспокоить себя препирательствами религиозных систем. Однако, затем наступило большое кульминационное событие летнего фестиваля церемониальный танец вокруг рощи священных змей, и Веспалус, как бы это лучше сказать, — сидел, не вставая“. Оскорбление государственной религии было слишком публичным и показным, чтобы не заметить его, даже если бы король и намеревался это сделать, а он ни в коей мере не намеревался. День и еще полдня он сидел и закипал, и все думали, что он обсуждает сам с собой вопрос казнить ли юного принца или простить; на самом деле он обдумывал лишь способ казни мальчика. Раз уж такое все равно следовало сделать и раз уж событие в любом случае было обречено вызвать громадный общественный интерес, то следовало сделать его по возможности более зрелищным и впечатляющим.

— За исключением неудачного вкуса к религии, — сказал король, — и упрямства в приверженности к ней, он сладостный и приятный юноша, поэтому будет удовлетворительным и подходящим, если смерть принесут ему крылатые посланцы сладости.

— Ваше величество имеет в виду?…, - спросил королевский библиотекарь.

— Я имею в виду, — сказал король, — что он будет до смерти зажален пчелами. Конечно, королевскими пчелами.

— Весьма элегантная смерть, — сказал библиотекарь.

— Элегантная, зрелищная и определенно мучительная, — сказал король, — она удовлетворяет всем желаемым условиям.

Король лично продумал все подробности церемонии экзекуции. С Веспалуса сорвали одежду, его руки были связаны за спиной, а потом его привязали лежа навзничь возле трех самых больших королевских ульев, так что малейшее движение его тела заставляло ульи дрожать. Остальное можно было спокойно предоставить пчелам. Смертные муки, рассудил король, могли продлиться где-то от пятнадцать до сорока минут, хотя существовали различные мнения, и остальные племянники заключали многочисленные пари как на то, что смерть наступит почти мгновенно, так и на то, что она может продолжаться пару часов. Но в любом случае все были согласны, что это значительно предпочтительнее быть брошенному в дурно пахнущую медвежатню и быть загрызенным и заглоданным до смерти грязными плотоядными животными.

Случилось, однако, что содержатель королевской пасеки сам склонялся к христианству и, кроме того, как большинство официальных лиц двора, был весьма привязан к Веспалусу. Поэтому накануне экзекуции он постарался удалить жала из всех королевских пчел; это была долгая и деликатная операция, однако он был экспертом-пчеловодом и упорно работая почти всю ночь он добился успеха в разоружении всех или почти всех обитателей ульев.

— Я не знала, что можно выдернуть жало у живой пчелы, — скептически заметила баронесса.

— В любой профессии есть свои секреты, — ответил Кловис, — если бы их не было, не было бы и профессии. Что ж, настал момент казни, король и двор заняли свои места, сидений и стоячих мест устроили столько, чтобы хватило всем, кто желал посмотреть необычный спектакль. К счастью, королевская пасека обладала значительными размерами, и кроме того ее окружали террасы с королевскими садами; пришлось воздвигнуть несколько платформ, была большая давка, но места нашлись для всех. Веспалуса вывели на открытое место перед ульями, краснощекого и слегка смущенного, совсем однако не рассерженного на внимание, сконцентрированное на нем.

— Кажется, он похож на вас не только внешностью, — сказала баронесса.

— Не прерывайте меня в критическом пункте истории, — сказал Кловис. — Как только его аккуратно пристроили в предписанной позиции возле ульев и еще до того, как тюремщики удалились на безопасное расстояние, Веспалус дал сильный и хорошо нацеленный пинок, от которого повалились друг на друга все три улья. В следующее мгновение его с головы до ног окутали пчелы; каждое отдельное насекомое обладало страшным и унизительным знанием, что в этот знаменательный час катастрофы оно не способно жалить, но все-таки надо попытаться. Веспалус со мехом визжал и извивался, ибо его защекотали почти до смерти, время от времени он яростно лягался и ругался, когда одна из немногих пчел, избежавших разоружения, находила свою цель. Однако зрители видели с изумлением, что он не выказывает никаких следов приближающейся смертной агонии, а когда пчелы пластами устало отваливались с его тела, его плоть казалась такой же белой и гладкой, как и до тяжкого испытания, да еще и со сверкающим блеском от меда, принесенного неисчислимыми пчелиными лапками, а здесь и там виднелись небольшие красные точки, где редкие жала оставили свои следы. Было очевидно, что он был удостоен благосклонного чуда, и громкое бормотание изумления и восхищения послышалось в толпе зрителей. Король отдал приказ, чтобы Веспалуса увели в ожидании дальнейших приказов, и молча удалился на дневную трапезу, на которой постарался есть от души и пить от сердца, как будто ничего необычного не произошло. После обеда он послал за королевским библиотекарем.