Хроники Даманского - [16]

И вот мы стоим цепочкой, а перед нами эта ревущая толпа. Оболваненные люди. Кричат, выпучив глаза, машут цитатниками, толкают тебя, пытаются прорваться через нас, цепью стоящих на рубеже. Мы показывали противостоящей стороне, что здесь проходит граница и дальше идти нельзя. Примечательно, что всё это с шутками, смехом. Мы были молодыми людьми, поэтому вели себя порой безответственно. Кричали в адрес китайцев всякие гадости. Они нам кричали что-то в ответ. Слово за слово, и вот уже понеслось – кулаки, удары ногами!

Рано или поздно словесные перепалки перерастали в рукопашные схватки. Во время драк мы были крепче китайцев, но их было больше, поэтому нам доставалось. Кулаками дело не обходилось. Противник пускал в дело палки, багры, топоры. Поначалу китайцы всё это прятали. Стоит один из них с дрыном, на нём плакатик с иероглифами и портретом Мао Цзэдуна. Как начинается столкновение, плакат отлетает, а под ним гвозди. И это всё – по нам.

У нас были автоматы, но из них запрещено было стрелять, оружие находилось за спиной, магазины – в подсумках. Тогда мы начали импровизировать. Стали делать рогатины, булавы. Бывало, срезаешь хорошую осиновую или берёзовую ветку, выстругиваешь из неё дубину, так чтобы на одном конце было утолщение. Вымачиваешь дубину в воде, чтобы в драке не сломалась. Некоторые намораживали на булаве ледяной шар. Ударишь такой, лёд во все стороны разлетается, противник от неожиданности бежит.

После драк мы возвращались к себе в лагерь. Осматривали друг друга – кому как досталось, заливали ссадины и ранения йодом, заматывали их бинтами. Но молодость брала своё. Уже через час все начинали смеяться, вспоминать моменты пережитого столкновения: «помнишь, как тебя?!» или «видели, как я?». Словно пацаны после деревенской бучи. Потом ели и ложились отдыхать. А на льду в тот момент дрались наши сменщики из мангруппы. Странно, но в голову никому из нас не приходило, что эта бесконечная стычка может перерасти в масштабную войну, с боевой стрельбой и смертями!

Порой во время столкновений, противоборствующая сторона пыталась утащить на свою сторону кого-либо из наших военнослужащих. Как-то в пылу драки я оторвался от своих, и китайцы тут же ухватились за меня и попытались втянуть в свою толпу. Хорошо, наши ребята увидели это, закричали: «Юрку тащат!» Пришли на помощь и вытащили из этой кутерьмы обратно. Вдогонку китайцы хорошо приложили меня по спине палками, дубинами, ещё чем-то.

Однажды им почти удалось похитить капитана Чеснавичуса. Они его утащили, бросили в свою машину и повезли к своему берегу. Наши бойцы это вовремя заметили. Был у нас такой сержант Илья Кобец, здоровенный, такой, парень! Несмотря на запрет стрелять, он быстро зарядил автомат и открыл огонь по колёсам уходящего автомобиля. Мы догнали ту машину и капитана спасли. Правда, китайцы утащили его пистолет.

О том, что творилось на льду Уссури прекрасно знали не только в Имане и Владивостоке – в штабе Тихоокеанского округа, но и в Москве, в Главке пограничных войск. Столичное руководство взяло на себя все решения, связанные с защитой границы на участке Иманского отряда. При этом скорость прохождения информации была очень медленной. С заставы информация докладывалась дежурному по отряду, оттуда – в округ, далее – в Москву. При каждом докладе что-то «округлялось», что-то сглаживалось. Как результат – реакция на изменение обстановки следовала часов через пять-шесть, когда уже всё заканчивалось. Хотя действовать, к тому времени уже зачастую не было необходимости.

Фактически все решения были отданы на откуп офицеры застав, которые были вынуждены принимать их на свой страх и риск. Оценивая обстановку на месте, они действовали сообразуясь с возможным развитием ситуации. И каждый раз им предстояло угадать, что сопредельная сторона устроит на этот раз. Вспоминает Александр Кочкин:

– В один из дней из района Киркинского поступил доклад с поста наблюдения – провокаторы долбят лёд на протоке. Они это делали с таким расчётом, чтобы мы не могли проехать на бронетранспортёре между нашим и китайским берегом.

В тот момент БТР, приданный нашей заставе, находился на «Нижне-Михайловке», где помогал вытаскивать «утюг» (БТР-152К), который незадолго до того провалился под лёд. Поэтому к месту событий я отправился на ГАЗ-69.

Сфотографировав и задокументировав действия нарушителей, доложил в отряд о том, что китайцы готовят очередную провокацию. Вскоре подъехали два бронетранспортёра – приданный нашей заставе и «Нижне-Михайловке». Я принял решение направить одну бронемашину напрямую к полынье, а на второй обойти остров с обратной стороны, по протоке. Так и поступили.

Пока внимание китайцев было сосредоточено на БТРе, подъехавшем с фронта, я на втором подъехал к ним с тыла. К тому моменту, они продолбили в толстом льду полынью, протянувшуюся от Киркинского до сопредельного берега. Вдоль этого импровизированного рва был расставлен заслон из нескольких грузовиков. Один из них мы слегка подвинули.

У полыньи стояла толпа в сорок человек. Увидев мой БТР, они бросились ему навстречу. Взялись за руки и выстроились в цепь, перегородив дорогу. Возникла опасность, что нашу бронемашину блокируют и захватят либо расстреляют из гранатомётов. Я дал команду водителю Баршукову: «Езжай!» Медленно, со скоростью пять-шесть километров в час, мы двинулись вперёд. Китайцы, поняв, что БТР не остановится, расступились, и мы прорвали цепь.