Хроники Богини - [4]

Мать ушла выкинуть остатки еды. Я тоже отправилась на улицу и стала смотреть на звездное небо, размышляя о том, где и что сейчас делает Камику. Слова бабушки Микура тяжелым камнем лежали у меня на душе. «Ты можешь осквернить ее». Камику старше меня, и ничего не поделаешь с тем, что ей суждено стать верховной жрицей, а не мне. Но как я могу осквернить ее, оставалось для меня загадкой. Получалось, что я какое-то грязное существо. От волнения я плохо спала той ночью.

Камику вернулась наутро. Солнце уже поднялось высоко и становилось жарко. Увидев старшую сестру, я бросилась ей навстречу. Нарядное платье было слегка испачкано, а сама она выглядела изнуренной. Возможно, от бессонной ночи глаза у нее покраснели, а взгляд стал отсутствующим. Ноги были изранены, будто она ходила по каменистому берегу.

— Камику, где ты была? Что случилось? Что с твоими ногами? — воскликнула я, указав на ноги, но Камику лишь покачала головой.

— Я не могу тебе сказать. Госпожа Микура не велела мне никому говорить, где и что я делала.

«Скорее всего, они ходили за «Знак», по той самой тропинке к северному мысу, — подумала я. — И, может быть, она даже видела богов». Я затрепетала, только представив, как бабушка и Камику в белых нарядах с зажатыми в руках факелами пробирались сквозь чащу пандана.

После всего пережитого Камику выглядела более величественной, я же, наоборот, будто съежилась. Пришла мать и о чем-то предостерегла ее. Ветер донес до меня лишь одну фразу:

— Разве госпожа Микура не сказала тебе, что разговоры с Намима могут осквернить тебя?

Я с удивлением смотрела на них, стоящих поодаль. Мать и сестра повернулись ко мне спиной так, чтобы я не попадала в поле их зрения. Неожиданно слезы хлынули из моих глаз, оставляя на ногах, запачканных в песке, разводы. Я не понимала, что происходит, но в этот момент осознала, что была «грязным существом».

Так разошлись наши с сестрой пути. И пошли мы не просто разными дорогами, а скорее противоположными, как ходят светлое и темное начало, лицевая и оборотная сторона, небо и земля. Таков был порядок острова, его судьба. Но мне, ребенку, об этом еще было неведомо.

На следующий день Камику переселилась к бабушке Микура: собрала свои пожитки и покинула наш дом. Бабушкино жилище находилось неподалеку от Кёидо, у подножия мыса. Я и подумать не могла, что когда-то нас разлучат с Камику, поэтому наше расставание стало для меня серьезным ударом. Я долго смотрела ей вслед, когда она уходила. Похоже, Камику тоже печалила предстоящая разлука. Иногда она украдкой от бабушки оборачивалась, и в глазах ее поблескивали слезы.

Госпожа Микура стала обучать Камику, разлученную со мной и родителями, всему, что полагалось знать верховной жрице, Оо-мико. Камику наверняка было значительно тяжелее, чем мне. Теперь она не могла резвиться на берегу моря, прыгать, раздевшись под дождем, собирать цветы. Так печально закончилось наше с Камику короткое счастливое детство.

Вскоре старейшина острова дал и мне поручение. Я должна была каждый вечер относить Камику еду, которую мать и наши родственницы по очереди готовили. Раньше, когда госпожа Микура жила одна, она справлялась сама, но после того, как у нее поселилась Камику, женщины должны были готовить специально для Камику и ежедневно относить еду к домику госпожи Микура.

Еду нужно было оставлять раз в день, а Камику делила ее так, чтобы хватало на два раза. Для этого использовали две корзинки с крышками, сплетенные из порванных на тонкие полоски листьев ливистоны. Корзинку с едой я оставляла перед маленькой хижиной, а домой забирала пустую, принесенную за день до этого.

Выполняя это поручение, я должна была соблюдать несколько строгих правил. Нельзя было заглядывать в корзину. Нельзя было доедать то, что не съела Камику. Если что-то из еды оставалось в корзинке, то по дороге домой я должна была выкидывать остатки в море с мыса, неподалеку от Кёидо. Нельзя было никому рассказывать об этом. Таковы были четыре запрета.

Получив поручение, я несказанно обрадовалась. У меня появился предлог для встреч с Камику, и к тому же, честно говоря, мне было любопытно, чему госпожа Микура ее обучает и чем они занимаются.

На следующий день вечером мать дала мне корзинку из листьев ливистоны. Плетение было таким плотным, что невозможно было разглядеть, что находится внутри. Но как только я взяла корзинку в руки, голова у меня закружилась от вкусного запаха. Мать не велела мне заглядывать на кухню, и я играла во дворе, пока она готовила еду. В одной посуде, видимо, была жидкость, о чем я догадалась по всплеску при раскачивании корзинки, — не иначе как суп из морской черепахи или морской змеи; ароматный запах, вероятно, от пойманной в далеких морях, засушенной и поджаренной рыбы; что-то тяжелое — наверняка моти, завернутые в листья альпинии и приготовленные на пару из той самой горстки риса, что привезли мужчины из плавания.

Мне таких яств никогда пробовать не приходилось. Пожалуй, как и большинству жителей нашего острова. И я, и моя мать, и все остальные постоянно голодали. Так как остров был маленьким, то и количество природных даров, пригодных для еды, было ограничено. Прокормиться было непросто. Когда случались сильные бури и несколько человек умирало от голода, то ничего необычного в этом не было. Именно нехватка еды была основной причиной того, что мужчины уходили в море и подолгу не возвращались. Мне было стыдно, но в глубине души я завидовала Камику. Я завидовала тому, что она могла есть все эти лакомства каждый день.