Хроники Богини - [12]

— Намима, если нас ждет наказание, я все возьму на себя, успокойся!

Но у меня было чувство, что где-то притаилась беда, и так просто все не закончится. Я ничего не смогла ответить ему.

Махито проводил меня до дома. Напуганная тяжестью совершенного преступления, я была подавлена. Мать смотрела на меня, явно желая что-то спросить. Я, естественно, ни о чем ей не рассказала.

Проснувшись на следующее утро, я громко закричала. Моя постель была в крови. Я догадалась, что наконец-то наказание настигло меня и я умру, но пришла мать, увидела, что произошло, и рассмеялась.

— Намима, ты стала женщиной.

У меня, как когда-то у Камику, начались месячные. Я вздохнула с облегчением, но, вспомнив вчерашний вечер, подумала, что между этими двумя событиями все же есть какая-то связь, но вот какая, я совершенно не понимала.

Тот майский день, когда я стала женщиной, был ясным и бодряще-прохладным. Я не находила себе места, пошла на северную часть острова и стала собирать плоды кику, растущие неподалеку от скалы — «Знака». Затем я камнем раздавила их и накрасила ногти на обеих руках красным соком, как мы часто делали с Камику в детстве. Так как никто не собирался праздновать мое вступление во взрослую жизнь, то я решила сделать это одна. Красные ногти переливались на фоне голубого неба и белоснежного песка. Ах, как это было красиво! Подувший свежий морской ветерок ласкал мое лицо. Северная часть острова была самой высокой, и ветер здесь был прохладным и приятным. Я почувствовала, что дышу полной грудью, и подумала, что вдвоем с Махито мне никакое наказание не страшно. Дома мать мельком взглянула на мои красные ногти.

— Что это у тебя с ногтями?

— Да это я плоды кику в руки брала, — вздрогнув, я спрятала руки за спину.

Я оправдывалась, но мать отвела взгляд. Возможно, она догадалась, что я видела красные моти, приготовленные в честь первых месячных Камику. Первой о нашем с Махито предательстве узнала его мать. Возможно, Камику тоже знает. Скоро и моя мать обо всем догадается. А там, глядишь, может дойти и до госпожи Микура и старейшины острова. Мне стало страшно, когда я подумала об этом, но потом вспомнила бодрящее прикосновение ветерка на вершине мыса и успокоилась.

Мы с Махито, нарушая запрет, ежедневно доедали пищу Камику. Продолжалось это до тех пор, пока мать Махито снова не забеременела и ей не потребовалось хорошее питание. Мы оба вытянулись, став выше своих сверстников, и окрепли.

Может быть, благодаря тому, что мы украдкой питались едой Камику, мы и смогли выдержать долгое и тяжелое морское путешествие? А я, кроме того, еще и благополучно родила Яёи на борту маленькой лодки прямо в открытом море. Когда моя жизнь резко изменилась, — вернее сказать, когда я узнала свою истинную судьбу, — мне и в голову не пришло, что это возмездие за неподчинение закону острова. Скорее я верила, что именно благодаря этому ослушанию у меня были силы бороться со своей истинной судьбой.

3

Большие перемены произошли через четыре года. Камику исполнилось семнадцать, Махито — двадцать, а мне шестнадцать лет. Умерла госпожа Микура. Она замертво упала на мысе у Кёидо. Поговаривали, что она наблюдала оттуда, как возвращаются на остров после годового отсутствия корабли с мужчинами на борту. Вроде бы рухнула она на землю как подкошенная и скончалась на месте, видимо, успокоившись в тот момент, когда последний корабль вошел в бухту. Будто по воле судьбы, умерла она на краю того самого обрыва, откуда я сбрасывала свертки с песком, приготовленные Махито. Услышав о кончине госпожи Микура, вместе с чувством большой утраты я почувствовала, можно без преувеличения сказать, и облегчение. Словом, я впервые осознала, что на всем острове именно ее я больше всего уважала и боялась. И вот теперь ее не стало. Тяжкое ли это преступление, что ее отсутствие на острове было для меня радостью? Я хотела поделиться с Махито своими мыслями, но на острове поднялась такая суматоха, что встретиться на глазах у жителей с Махито, который был изгоем, не представлялось возможным. И все же мне позарез нужно было посоветоваться с ним по одному делу.

Смерть госпожи Микура стала такой неожиданностью для всех, что никто даже толком не успел почувствовать скорбь. Душа у всех была не на месте, приходилось по нескольку раз удостовериваться: да может ли это быть на самом деле, да не сон ли это? Со смертью госпожи Микура наступил день, когда Камику стала верховной жрицей. И хотя выглядело все так, будто остров был погружен в печаль, одновременно все были взбудоражены и оживлены от того, что молодая Камику стала верховной жрицей.

На острове с молодежью начинали обращаться как со взрослыми с наступлением шестнадцатилетия. С этого момента парни могли ходить в плавание, девушки — молиться и участвовать в ритуалах. Теперь мне тоже было дозволено заходить в священные места, Кёидо и Амиидо, но я и подумать не могла, что мое первое посещение станет похоронами госпожи Микура.

Не только молитвы и участие в ритуалах были моим новым опытом. Был у меня секрет, о котором я никому не говорила. Месяца два назад мы с Махито стали любовниками. И меня, и Махито беспокоило, что скоро должны были вернуться из плавания мужчины. Когда остров заполнялся мужчинами, вечером он всецело принадлежал им. Молодые парни слонялись по острову в поисках свободных женщин. Относить пищу Камику неизменно было моей обязанностью, и меня никто не мог тронуть, но, чтобы встречаться нам с Махито, нужно было быть очень осторожными.