Хроникёр - [2]

Объяснюсь. К концу 1941 года в Воскресенском затоне — кондовом мазутном рабочем поселочке на берегу Волги— к трем-четырем тысячам местных жителей прибавилось несколько сот эвакуированных. Среди эвакуированных был я, автор и герой своей книги Алексей Бочуга, еще один герой — Федя Красильщиков. А третий герой книги — Курулин Васька — был из местной, скажем прямо, шпаны. И теперь Бочуга живописует эту оцепенелую, сжавшуюся от ужаса, пахнущую вошебойками и выносными уборными, а затем очнувшуюся, раскаленно повеселевшую, расхристанную, напоказ, в нос лохмотьями жизнь. Вот-де мы такие откуда! А какие «такие»?

Бочуга сам описывает бесконечные срывы и несообразности в дальнейшей жизни своих героев. А вот оценки этому я у него не нашел!.. Миллионы людей устраивают прекрасную жизнь в предложенных им обстоятельствах. Так почему эти трое никак не могут вписаться, почему они всему поперек, а то и совсем вываливаются из жизни? А я могу сказать, почему!

Потому что чувствуют себя носителями истины. Потому что привыкли насильственно насаждать свое отношение к жизни. Вот эти два компонента и есть — они! Помню, вихлястый переросток Куруля при мне озабоченно говорит своим скуластым дружкам: «Рыбу плавать пора учить!» И будущие герои этой книги, заговаривая зубы ласковым затонским говорком, затаскивают меня на громаду ржавой баржи и пинком отправляют в воду. То всплывая, то вновь уходя под воду, бешено молотя руками, предсмертным взглядом я вижу уходящий в небо ржавый борт баржи и склоненные ко мне три кочана голов. «Плавай, Рыба, плавай!» — лениво говорит мне сверху Лешка Бочуга. Все я сумел забыть, но этот ленивый Лешкин голос вдруг иногда возникает и останавливает во мне жизнь.

Они надо мной не издевались, нет! Они меня действительно учили плавать. Сами решили, что пора, и сами знали, как это делается. Вот вам разгадка всему, что с ними произошло дальше. Они такими и остались — носителями права, которого им никто не давал!

Когда я добрался до этой мысли, я завязал тесемки на папочках и закинул рукопись снова на шкаф. И не подумайте, что это произошло из-за тех нелестных и смехотворных для любого здравомыслящего человека строк, которыми обрисован в хронике я. В конце концов, я мог бы их вычеркнуть, но не пошел на это.

Откровенно говоря, мне хотелось Бочуге помочь. Подмывало добром отплатить за зло. Он как раз переходил из журналистики в литературу, продал купленную год назад машину и раздал деньги тем, у кого на нее занимал. Я ему подсказал, что надо наладить конвейер. Вот что главное, чтобы в литературе выжить. Одна книга выходит, а вторая уже сдана и в работе... «Вот это верно! — саркастически одобрил Бочуга. — Чего ж ты мне раньше не сказал?» Мне, откровенно говоря, стало его жаль.

Но вот он погиб, и моя жизнь вдруг стала мелеть. Я перестал понимать, зачем я делаю то, что делаю. Как будто я нечто доказывал, а тот, кому я доказывал, вдруг взял и ушел. Несколько дней я пребывал как бы в пустоте, а потом снял со шкафа рукопись Бочуги, приготовил карандаши, и жизнь во мне возобновилась.

«Хронику» я заменил более солидным словом — «роман», четверть текста оказалась лишней, а некоторые страницы были настолько слабы, что я просто был вынужден их переписать. И меня теперь, откровенно сказать, даже беспокоит, как бы эти сильные куски не убили текст самого Бочуги... А вот архитектоника книги поставила меня, признаюсь, в тупик. Что за смешение эпох и времен? Зачем нам так затруднять читателя? Выстроил части хронологически: нет, вижу — они кричат! Мне осталось единственное: составить путеводитель. Итак:

1. «Забег на праздничную милю». Ну, тут, я думаю, все понятно. Время действия: середина восьмидесятых годов.

2. «Земля ожиданий». Это книга в книге. В рукопись просто вложены были книжные гранки.

3. «Мираж». Герои из книги выплывают в реальность и продолжают действовать уже непосредственно в жизни. Время: где-то конец семидесятых годов.

4. «Забег на праздничную милю» (продолжение). Завершив круг во времени, мы возвращаемся к прерванной первой части.

5. «Кордон». Чем все это кончилось, я слышал уже кое-какой шепоток. Но не уверен — имею ли право говорить об этом?

Ну, кажется, я все теперь объяснил.

Да, вот еще! Только работая над рукописью, я окончательно понял, зачем он принес ее мне. Я понял, в какое положение поставил себя Бочуга, написав роман о себе, да еще от первого лица. Как такое печатать? Он обречен был обратиться ко мне, своему другу, поднаторевшему за время службы на журнально-издательской ниве находить выход из любых затруднительных положений, извлекать полезный продукт из любого исходного писательского сырья.

Должен признаться, что по окончании работы я ощутил сильнейшее сомнение: кто же теперь автор книги — Бочуга или я, Рыбин? Полагаю, что я нашел достойный выход, выдумав общий для нас двоих псевдоним, который вы и видите теперь на обложке книги.

ЗАБЕГ НА ПРАЗДНИЧНУЮ МИЛЮ

ГЛАВА 1

1

концу августа мне стало невмоготу.

Я взял командировку и поехал в Ташкент.

Где Курулин, я не знал. В Среднюю Азию меня вела, пожалуй что, одна интуиция. Таким образом, эта неожиданная поездка и для меня самого выглядела сомнительно.