Хроника жестокости - [13]

Я мыслила тогда исключительно практично, абсолютно реальными категориями. Неверно думать, что у десятилетней девчонки, ребенка, обязательно и мысли детские. Дети привыкают делать, что приказывают взрослые, и кожей чувствуют, что, пока они слушаются старших, бояться нечего. Мне бы и в голову не пришло вступить в открытый конфликт со взрослым.

– Миттян! Чем занималась? Уроки сделала?

Кэндзи вдруг превратился в ребенка. От столь резкой метаморфозы становилось не по себе – сначала я даже не могла поднять голову. Мне было противно все, к чему он прикасался днем. Весь такой гадкий, особенно рука, несколько часов назад сжимавшая член.

Однако теперь, после работы, он выглядел свежим – похоже, умылся или принял душ. От него так и разило хозяйственным мылом. Кэндзи сказал, что оно здорово отмывает машинное масло. Мыло – как мокрый песок, все оттирает. Наверняка это Ятабэ-сан заставил его помыться, сказал: «Что ты ходишь, как свинья?» Чем сильнее я ненавидела Кэндзи, тем больше вырастал в моих глазах Ятабэ-сан. Можно сказать, я его боготворила.

– Мяу, мяу! Как кушать хочется! – начал искушать меня Кэндзи, ставя на стол поднос с едой. На обед он обычно приносил лапшу или тяхан[8], на ужин – порцию мяса или рыбы с мисосиру[9]. В общем, небогато. Кэндзи довольно рассказывал, что еду им готовит и приносит жена хозяина, живущего неподалеку. Специй она не жалела, у меня сразу пересохло в горле, а Кэндзи продолжал с аппетитом уплетать ее стряпню. Я взяла чайник и стала пить прямо из носика.

– А Ятабэ-сан?

– Он прямо у станка ел и газету читал. Спортивную. Радовался, что «Гиганты» выиграли.

– У кого?

– У «Хансин»[10] вроде. Точно не знаю. – Кэндзи наклонил голову набок – похоже, бейсбол его не интересовал.

– Он тоже на втором этаже живет? А когда он домой приходит?

– Миттян, что это ты все про Ятабэ-сан? – Кэндзи недовольно поджал губы. В его глазах снова мелькнуло подозрение, и я решила в такие минуты относиться к нему не как к взрослому, а как к однокласснику, которого надо поставить на место. Потому что заметила – он так любит. Ему нравилась роль мальчишки, которого третируют бойкие одноклассницы.

– А что, нельзя? Что в этом плохого?

– Да ничего вроде.

– Раз ничего, зачем так говорить? Надо извиниться.

Кэндзи не нашел что ответить. У него в запасе было еще меньше слов, чем даже у моих одноклассников. Стоило надавить, как он тут же извинился. Наверное, найдутся люди, которые не поверят, что десятилетняя девчонка способна осадить взрослого мужика. Но это факт. Кэндзи – тому, каким он был вечерами, – нравились такие отношения.

– Что сегодня делала, Миттян? – Прикинув, куда ветер дует, Кэндзи решил сменить тему.

– Спала. Чего мне еще делать?

– Уроки. Где твой ранец? – Оглядев комнату, Кэндзи озадаченно посмотрел на меня.

– А откуда ему взяться? Ты же меня похитил, когда я из балетного класса возвращалась.

Кэндзи не обратил внимания на слово «похитил» и, пошарив в моей балетной сумке, вытащил черное трико и уткнулся в него носом.

– По́том пахнет!

Я по-настоящему рассердилась:

– Зачем ты меня сюда притащил?! Я домой хочу!

Я расплакалась от досады, и Кэндзи растерялся:

– Прости меня, Миттян. Я же подружиться с тобой хотел.

Действительно, по вечерам я была для него другом. Если днем Кэндзи вел себя как сексуальный маньяк, то вечером из него получался ребенок, мой одногодок прямо. Он не делал мне ничего плохого и был куда чище, чем днем. Я все больше привыкала к «вечернему» Кэндзи. Не будь его, жизнь взаперти, наверное, стала бы настоящим кошмаром.

Как ни странно, сам Кэндзи думал, что вечером он искупает вину за то, что творит днем. То есть, похоже, настоящим Кэндзи был днем, когда выступал как самый обыкновенный взрослый, а вечером разыгрывал из себя ребенка, изображая, что терпеть не может себя дневного. И в то же время, думаю, он понимал, что я попала в большую беду, и хотел как-то оправдаться, утешить. Именно поэтому по вечерам старался подладиться под меня, всячески показывал, какой он добрый.

Удивительная метаморфоза! Как-то вечером я спросила:

– Кэндзи-кун, почему на работе ты превращаешься в такое чудище и делаешь мне гадости?

Немного подумав, Кэндзи ответил:

– В цеху надо быть взрослым.

– А что, взрослые обязательно делают гадости?

– Ну… они о гадостях думают. Потому и взрослые.

– Значит, настоящий Кэндзи-кун – противный. Никакой не четвероклассник. Никакой не дяденька.

Опершись локтем о стол, Кэндзи подпер щеку рукой и задумался. Взгляд у него был сонный, затуманенный. Он походил на безобразную лягушку.

– Хм-м… У меня только тело как у взрослого. Я хочу, чтобы меня приняли в тот класс, где Миттян. Хочу опять стать маленьким, ходить в школу, подружиться с такими девочками. Так что никакой я не взрослый. Это все враки.

Сейчас я не верю тогдашним словам Кэндзи. Мне кажется, это он нарочно говорил. Ведь именно Кэндзи-вечерний схватил меня на улице; орал «молчи!», сильно ударил – тоже он. Кэндзи-вечерний существовал не столько для раскаяния, сколько для оправдания Кэндзи-дневного, служил для того, чтобы помочь раскрыться страстям и желаниям его дневной половины.