Хроника шапочных разборов - [8]

Разделавшись таким образом с могущественным дядей Иоанном, царственный племянник, как говорится, вошёл во вкус и обратил взоры на других своих родственников, рангом пониже:

Император изгнанием <Иоанна> как бы потряс основание рода, а потом принялся искоренять его целиком, и всех родственников — а в большинстве случаев были это бородатые мужи во цвете лет и отцы семейств, занимавшие высшие должности, — лишил детородных членов и в таком виде, полумёртвых, оставил доживать жизнь…

Может создаться впечатление, что Иоанну ещё повезло, но это впечатление, увы, обманчиво: всего через год он, по доброй византийской традиции, будет ослеплён, а затем и убит (впрочем, это совсем другая история, в которой племянник участия уже не принимал)…

^{_{Золотая монета с изображением Михаила V (на монете он справа; всё сильно увеличено).}}

Из всех братьев покойного императора Михаила репрессий со стороны племянника избежал лишь один: его новый император даже значительно возвысил, сделав, взамен Иоанна, своей правой рукой и прибавив к этому весьма почётный титул новелиссима (по значимости — второй после титула кесаря).

Но ни этот его дядя-новелиссим, ни другие обласканные им царедворцы, ни его личная охрана, составленная из «скифских юношей», ни кто-либо ещё — во всей доставшейся ему громадной империи никто не мог быть уверен в том, что, например, уже завтра по прихоти императора его не постигнет участь того, кто ещё вчера был насильно пострижен в монахи, сослан, ослеплен, кастрирован или даже убит…

Примеров подобного правления в истории, в общем, предостаточно. И ладно бы это делалось ради некоей высшей цели, ради грядущего счастья народного или, там, прорубания куда-нибудь окон, что сулило бы, в конечном счёте, немалую выгоду всем. Отнюдь.

Взвалив на себя бремя единодержавной власти, этот странный муж никаких разумных мер для государства не придумал, но сразу стал своевольно всё переставлять и перетасовывать…

Подобный способ правления Аристотель, как известно, называл тиранией: «Тирания — монархическая власть, имеющая в виду выгоды одного правителя». Император Михаил V, «этот странный муж», оказался обычным тираном-временщиком. И горе было тому, кто встал бы тогда у него на пути.

…Прошло всего четыре месяца с того декабрьского дня, когда Иоанн не без труда уговорил безутешную Зою передать власть племяннику Михаилу. Прошло четыре месяца, и вот теперь, вслед за Иоанном, наступил черёд багрянородной Зои.

В ночь с 18 на 19 апреля 1042 года подручные самодержца силой вывезли Зою из столицы на один из близлежащих островов и постригли там в монахини. Её обвинили в заговоре против императора, и оставалось только гадать, что уготовил ей приёмный сын уже с рассветом.

…Всего четыре месяца назад она собственноручно возвела молодого человека в царское достоинство. Тёзка, племянник и почти ровесник её покойного мужа, он упивался этой своей властью уже четыре невероятно долгих месяца — и никто в столице не мог и предположить, что царствовать ему оставалось теперь всего лишь три коротких дня.

Революция достоинства

Удалив под надуманными предлогами багрянородную Зою, Михаил-племянник, говоря попросту, зарвался. Его влиятельным врагам (а таких у тиранов всегда ведь хватает) спать в ту ночь, должно быть, не пришлось: времени у них было в обрез, а подготовить всё надо было непременно к обнародованию официальных итогов… простите — царского указа о низложении Зои. Так что в ту бессонную ночь, должно быть, и гонцы сновали туда-сюда, и золото звенело, и вещи паковались, и роли расписывались. Ведь всякая революция достоинства лишь тогда чего-нибудь стоит, когда она хорошо подготовлена…

К счастью, всё получилось как нельзя лучше. Когда на следующий день утром столичный градоначальник зачитал на площади ожидаемый царский указ, среди общего молчания раздался вдруг из толпы чей-то клич: «Не хотим царём Конопатчика, а хотим матушку нашу Зою!». Толпа немного подумала — и взорвалась криками: «Долой! Намнём бока Конопатчику!». Несчастному градоначальнику (понятно, ставленнику императора) еле-еле удалось тогда спастись бегством…

Что ж, бессонная ночь давала свои плоды. Весь город вспомнил вдруг о своём достоинстве и сразу пришёл в движение. Женщины и дети высыпали на улицы. Пселл пишет:

Я сам видел, как многие из тех, кто до того никогда не покидал женских покоев, бежали по улицам, кричали, били себя в грудь и горестно оплакивали страдания царицы…

Когда не осталось уже слёз для оплакивания страданий матушки Зои, народ вспомнил о том неслыханном богатстве, которое преступным путём присвоили себе насквозь коррумпированные царские родственники. Единодушно было решено вернуть себе всё «нажитое на слезах и страданиях бедняков».

Немедля приступив к делу, толпа разом бросилась на приступ, и дома <родственников царя> рухнули… Разрушили же большинство зданий не руки цветущих и зрелых мужчин, а девицы и всякая детвора обоего пола, утварь же получал тот, кто первый схватит…

Возникает законный вопрос: а что же делали те «цветущие и зрелые мужчины», пока девицы и детвора экспроприировали экспроприаторов?. Неужто отсиживались по углам?..