Хроника предсказанной смерти - [19]

После освобождения братья остались в Риоаче, всего лишь в дне пути от Манауре, где жила семья. Туда уехала и Пруденсия Котес, чтобы выйти за Пабло Викарио, который обучился ювелирному делу в мастерской отца и стал почтенным мастером. Педро Викарио, оставшийся без работы и без сердечной привязанности, тремя годами позже вернулся в вооружённые силы, где дослужился до сержантских нашивок. В одно прекрасное утро его патруль, распевая непристойные куплеты, влез на партизанскую территорию, и больше о них никто не слыхал.

Для подавляющего большинства единственной жертвой оставался Байардо Сан-Роман. Предполагалось, что остальные участники драмы исполнили, и не без блеска, отведённые им жизнью незаурядные роли. Сантьяго Назар смертью искупил грех, братья Викарио доказали, что они настоящие мужчины, опозоренная сестра снова обрела честное имя. Единственным, кто потерял всё, был Байардо Сан-Роман. "Несчастный Байардо", – как его вспоминали и годы спустя. Однако никто не вспомнил о нём, до самого новолуния, наступившего в следующую после убийства субботу, когда вдовец де Сиус рассказал мэру, что видел светящуюся птицу, которая кружилась над его прежним домом, и подумал, что то была душа его жены, прилетевшая потребовать своё. Мэр хлопнул себя ладонью по лбу, каковой жест совершенно не относился к видению вдовца.

– Дьявольщина! – вскрикнул он. – Я и позабыл про этого беднягу!

С полицейским патрулём он поднялся на холм. Автомобиль с откинутым верхом стоял перед кинтой, в спальне горел одинокий свет, но на стук никто не отвечал. Они взломали боковую дверь и обошли комнаты, освещённые неверными отблесками ущербной луны. "Казалось, что все вещи были словно под водой", – рассказывал мне мэр. Байардо Сан-Роман без сознания лежал на кровати, всё так же, как его видела Пурисима Викарио в понедельник на рассвете: в парадных штанах и шёлковой рубахе, но без обуви. На полу валялось множество пустых бутылок; ещё больше полных стояло рядом с кроватью, но не было ни следа съестного. "Он был в крайней стадии алкогольного отравления", – говорил мне доктор Дионисио Игуаран, призванный на помощь. Но через несколько часов Байардо оправился, и едва придя в себя, выгнал всех из дома с любезностью, на какую был способен в тот момент:

– Шли бы вы все. И папаша мой со своими медальками.

Мэр послал тревожную телеграмму генералу Сан-Роману, доложив все подробности вплоть до последней фразы Байардо. Генерал Сан-Роман, должно быть, воспринял буквально пожелание сына, поскольку не приехал его забрать, а лишь послал жену с дочерьми и ещё двух пожилых женщин, судя по всему, своих сестёр. Они приплыли на грузовом пароходе, с головы до пят укутанные в траур из-за несчастья, свалившегося на Байардо Сан-Романа, с распущенными в знак скорби волосами. Прежде чем ступить на твёрдую землю они сняли туфли и прошли через улицы до холма, ступая босыми ногами по горячей полдневной пыли, выдирая у себя клочьями волосы, с рыданиями и криками такими душераздирающими, что они напоминали крики ликования. Я видел их с балкона Магдалены Оливер и ещё, помню, подумал, что такое безутешное горе человек в состоянии изобразить, лишь стремясь прикрыть позор посерьёзнее.

Полковник Лазаро Апонте проводил их к дому на холме, куда немедленно поднялся и доктор Дионисио Игуаран на своём муле, заменявшем медицинскую карету. Когда солнце начало припекать, двое городских служащих спустили в гамаке, прикреплённом к шесту, Байардо Сан-Романа, до подбородка укрытого одеялом. За носилками следовали плакальщицы. Магдалена Оливер решила было, что Байардо мёртв.

– Collons de DИu! – воскликнула она. – Что за отребье!

Он снова был пьян до бесчувствия, но надо было думать, что несут всё-таки живого, потому что его правую руку, волочившуюся по земле, мать уложила обратно в гамак; рука снова и снова свешивалась и оставила след в пыли, тянувшийся от обрыва до пароходного причала. Это было последнее, что осталось нам от Байардо – воспоминание о жертве трагических обстоятельств.

Кинту оставили нетронутой. Мы с братьями забирались поглядеть на неё по ночам в праздники, когда приезжали на каникулы, и каждый раз отмечали, что в заброшенных покоях остаётся всё меньше и меньше ценных вещей. Однажды мы стащили ридикюль, за которым Анхела Викарио послала к матери в брачную ночь, но не придали ему никакого значения. Предметы, лежавшие внутри, выглядели как обычные принадлежности женской гигиены и косметики. Их истинное назначение я узнал лишь много лет спустя, когда Анхела Викарио рассказала об уловках кумушек, которым её научили, чтобы обмануть мужа. Этот ридикюль был единственным напоминанием об Анхеле у её супружеского очага, где Анхела провела пять часов.

Годы спустя, когда я возвратился в поисках последних свидетельств для этой хроники, от былого счастья Иоланды де Сиус не осталось и следа. Вещи мало-помалу исчезали, несмотря на охрану, установленную полковником Лазаро Апонте, пропал даже шестидверный зеркальный шкаф, который лучшим плотникам из Момпоса пришлось собирать в доме, потому что он не прошёл в дверь. Поначалу вдовец де Сиус тешил себя мыслью, что всё это – проявления посмертной воли его жены, стремящейся забрать своё. Полковник Апонте над ним потешался. Но однажды ночью, во время спиритического сеанса, устроенного ради разъяснения этой тайны, душа Иоланды де Сиус подтвердила, что именно она собирает для своего загробного дома хлам, оставшийся от обители счастья. Кинта начала разрушаться. Свадебный автомобиль рассыпался на части у дверей, и в конце концов от него остался лишь проржавевший под дождями остов. В течение долгих лет о хозяине автомобиля ничего не было известно. В обвинительном заключении стояло его заявление, но такое краткое и общее, что казалось, его приписали в последний момент, только для проформы. Единственный раз, когда я попытался заговорить с Байардо Сан-Романом 23 года спустя, он принял меня довольно неприветливо и отказался сообщить даже самые незначительные детали, которые хоть сколько-нибудь могли бы прояснить его участие в драме. В любом случае, даже его собственные родители знали о нём не больше чем мы, и ни малейшего представления не имели о том, что он собирался делать в богом забытом городке, куда приехал безо всякой ясной цели, кроме женитьбы на женщине, которая его ни разу прежде не видела.