Хроника одного полка. 1915 год - [131]

– Ну вот и хорошо, – произнесла Антонина Петровна. – Прошу любить и жаловать.

Алексей осмотрелся. Ничего не изменилось. На стенах висели те же портреты, стояла та же мебель, главное место в гостиной, как и прежде, занимал Танин рояль. Судя по тому, что на крышке стояли рамки с фотографическими снимками, за инструмент не садились. Может быть, сделал вывод Алексей, что последней поднимала крышку и дотрагивалась до клавиш сама Танечка. Всё было как тогда, когда они с Наташей приходили полтора года назад, перед войной. Та же горничная. Заглянула та же кухарка и тем же голосом спросила: «Можно подавать?» Только вот брат Антонины Петровны был новостью. А Антонин Петрович – точная копия Антонины Петровны: крепкий, широкий, только лысый.

– Прошу, мои милые, садитесь, – сказала Антонина Петровна. – Тебе, Алексис, уже в полк?

– Да, завтра.

– А я вижу, ты ещё хромаешь? – сказала Антонина Петровна и посмотрела на Наташу.

Наташа беспомощно пожала плечами.

– А что же комиссия? – Антонина Петровна посмотрела на брата.

– А комиссию, сестрица, можно или уговорить, или обвести вокруг пальца, – ответил Антонин Петрович и хитро глянул на Алексея. – По себе знаю.

– Вот вы все такие, мужчины, не жалеете нас, ни матерей, ни жён.

Разговор поворачивался на тягостную сторону. Антонина Петровна встала. Она пошла к роялю.

– Из какого полка? – обратился к Алексею Антонин Петрович.

– Двадцать второй драгунский Воскресенский.

– Слышал про ваш полк, геройский! Где он?

– Под Ригой.

– Да-а! – протянул Антонин Петрович. – Настали грустные времена для кавалерии – всех загнали в окопы, кавалерия снова стала ездящей пехотой.

Слушая разговор мужчин, Наташа испытывала муки, ей представлялось, что Алексей находится в земляной яме – она с трудом понимала, что такое окоп. Она видела это как огромную яму, в которой копошатся живые люди, ползут по скользкой земле, пытаясь выбраться, и не могут, и среди них её Алёша.

Антонина Петровна вернулась.

– А от моей Танечки вот что осталось, – сказала Антонина Петровна и подала Алексею коробочку, он открыл, внутри на тёмно-синем бархате лежал белый, покрытый эмалью офицерский Георгиевский крест. – Ты, Алексис, был в этой крепости?

– Осовец? Был. Мы в ней стояли несколько суток.

– А знаешь, где такие – Бялогронды? – Антонина Петровна поднесла к глазам платочек.

– Нет, Антонина Петровна, не знаю, – ответил Алексей. – Это, наверное, какая-то окрестная польская деревня, судя по названию, а так, скорее всего, что передовая позиция…

– Танечка там… погибла, там её… – Антонина Петровна еле выговорила, – могила! Съездить, поклониться!..

У Алексея чуть не вырвалось, что на этой войне почти все могилы братские и сейчас туда никак нельзя, там стоит враг, но он вовремя остановился.

– Позволите? – вместо этого попросил он.

Антонина Петровна кивнула, но посмотрела удивлённо, Алексей встал, вышел в прихожую и вернулся с Библией.

– Это вам, – сказал он и положил Библию на руки Антонине Петровне.

Антонина Петровна насторожённо смотрела на Алексея, а Антонин Петрович даже открыл рот.

– Боже мой, – вскричал он. – Как она у вас оказалась? Танечка выбирала её при мне, мы специально ездили на Никольскую! – Антонин Петрович схватил книгу и открыл. – Вот, конечно, вот же её экслибрис, посмотри, Тоня, я сразу узнал, – взволнованно произнёс он, Антонина Петровна отвернулась и приложила платочек к глазам. – А здесь на Никитских мы заказывали этот экслибрис у гравировщика…

Наташа вздохнула – отпал возникший утром в церкви вопрос.

Алексей посмотрел на неё, и Наташа рассказала историю Володечки Смолина. Библия вернулась к Антонине Петровне, старики смотрели на Наташу широко раскрытыми глазами. Когда Наташа закончила, все долго молчали.

– А что это? – прервал молчание Антонин Петрович и показал Наташе на листочки с Володечкиным авторским текстом.

– Мне Библия досталась уже с этим…

– Мы, – Алексей продолжал за неё, – только додумались, что, может быть, раненый Смолин что-то подарил Тане, а она ему эту Библию, ещё в крепостном лазарете. Ничего другого в голову не пришло, она только так могла оказаться у него. Когда точно он был ранен? – спросил Алексей Наташу.

– В документах написано, восьмого февраля.

Алексей внутренне вздрогнул: «Постой! А почему я раньше об этом не спросил? Мы ведь там стояли в эти дни! – вспомнил он, и его прошибло холодным потом. – Это значит, что в Осовце я был одновременно с Таней и не увидел её?»

– А поскольку Володечка проходил по факультету словесности, то он это написал, и рукопись хранил здесь, – закончила Наташа.

– Так это что значит? Что этот ваш Володечка, как его, Смолин, был влюблён в Танюшу? – спросил Антонин Петрович.

– Исключить нельзя, раненые часто влюбляются в сестёр милосердия. – Алексей ответил, продолжая разговор по инерции, он хотел скрыть охватившее его чувство вины перед Таней и Таниной мамой за то, что он был так близко от Тани и не встретился с ней, и неожиданно для самого себя опять вспомнил Елену Павловну.

– И не только раненые! – задумчиво произнёс Антонин Петрович. – Помнишь, сестрица, я рассказывал про одного корнета, который нашей Танечке чуть ли не сделал предложение?