Хроника миража - [16]

Вот только грызла и грызла тихая тайная тоска, и мало что помогало отогнать ее ненадолго, и ничего почти — надолго. Тут могло помочь только время, и могло помочь, конечно, повышение уровня и сложности основной работы. И вот здесь у Макея был прокол, придававший мне убежденности в необходимости сманить Эдика Денисова. Убедился я в этом, когда проторчал под предлогом командировки, обмена опытом и налаживания сотрудничества, в филиале, в макеевском отделе. Себя я постарался, по крайней мере в первые дни, никак не выдавать, а к тому, чем занят Эдик, присмотрелся. На девять десятых — мелочевкой, пустяками, тем, что смогли бы не хуже, а может, и лучше делать аккуратные девочки с техникумовским клеймом. Особого вреда, конечно, Эдик не делал, и работа не очень его угнетала, но не шла ни в какое сравнение с тем, на что он действительно способен и предназначен. Потихоньку, кстати, узнал, как они оказались в Сокольниках. Смешно, и все же факт: пари, обыкновенное — и некрупное — пари, и только змей Макей додумался захватить видеокамеру. Теперь, кстати, на полгода отделу хватит — разгребать ай-би-эмовское матобеспечение.

Определил я позиции, навалился на Эдика — и уговорил. Дальнейшее было делом техники: с заявлением приехал к себе, собрал все нужные резолюции и выколотил в рекордные сроки приказ. Эдик еще вещи в багажном отделении не получил, а уже ордерок на комнату в малосемейке лежал у меня в кармане. Как Макей воевал, спохватившись! Но поезд ушел.

Из Юго-Восточного филиала Эдик ушел, а ко мне, фактически-то, и не пришел. Ну что сказать? Должен был, конечно, я предвидеть, к чему приведут мои горячие заверения, что-де главное — искусство, что наша информатика лишь кусок хлеба, временное занятие до тех пор, пока он, Эдик, не станет вровень с великим Валентином Седовым, а может быть, даже чуть дальше пронесет знамя изобразительного искусства. На благодатную почву падали слова, что и говорить — на благодатную. Хотя должен сказать, что и _дело_ в первые месяцы по его возвращению не сильно страдало, даже скажу больше: почти все камни в высокую репутацию Центра, в то, что сейчас — до сих пор — мы практически не ограничены в деньгах, и я второй год шарю по выпускам политехов, подыскивая самых лучших ребят, — заложены именно в те месяцы, много — полтора года, пока длился у нас с Денисовым «медовый месяц». Поступил я, как у нас не было принято, но иногда происходило, явочным порядком: Эдик получил максимально возможную свободу. Ему (представляете, чего это стоило мне!) даже была предоставлена возможность _не ходить_ ежедневно на работу, причем безо всяких записок и предупреждений. И на работе — никаких мелочей, никакой доводки, даже проверку я старался подстраховать еще кем-то, а обычно вообще отдавал в другие руки. От Эдика требовались идеи, требовались ходы, требовалось преодоление тупиков, в которых то и дело увязали наши плановые работы. И надо сказать, справлялся Эдик блестяще. Нет, «справлялся» — недостаточное, канцелярское слово. Не «справлялся» и не преодолевал, а как-то перестраивал проблему — и открывались новые горизонты. Я не раз пытался его расспросить, как это у него внутри происходит; Эдик вроде не стеснялся, рассказывал, вот только мне так и не удалось ничего поймать. Может быть, очень уж мы разной породы люди. Вроде у него перед внутренним взглядом появлялось некое обширное поле, установленное ловкими «превращалками» — это, значит, процессорами, и вот, опираясь на них, Эдик искал маршрут для дрессированного пластилинового человечка, т. е., в его мире, для задания. Почему так, а не эдак — понять совершенно невозможно. Ну да бог с ним. А нейрокомпьютеры он представлял себе еще интересней: четырехмерная живая сеть, и в ней гоняет пушистый голубой мячик нечетный теннисист. Вопрос «почему», естественно, также излишен. Единственная трудность для Эдика состояла в том, что по неведомым ему причинам «поле» вдруг оказывалось выкрашенным в оранжевый, а он на таком человечка гонять не мог, начинались дыхательные спазмы, а четырехмерная сеть имела тенденцию тяготеть к запутыванию, и требовалось время, чтобы наступило прояснение. Да, и еще пару раз нечетный теннисист оказывался четным, и каждый раз это означало срыв сроков и неделю визитов в здравпункт, где Зоинька вкалывала в тощие эдиковы ягодицы курс витаминов. И все же работал Эдик вполсилы; подозреваю даже, что эти игры в чет-нечет и оранжевое вместо зеленого отражали вовсе не утомление и не истощение творческих возможностей, а нежелание выкинуть «седовщину» из головы.

Конечно, что и говорить, мы здорово рванули в первые полтора года, да и потом долго еще держали инерцию. Иногда прямо кулаки сжимались, когда слышал древние завывания по поводу «незаменимых у нас нет» и вообще «дисциплина у нас одна на всех». Да не же, сто, миллион раз нет, на кладбище только нет незаменимых и требования ко всем покойникам одни и те же. А все хорошее на свете сделано именно незаменимыми; точнее все плохое, разве что кроме остаточного принципа финансирования социальных программ, тоже — ими, но это уже издержки.