Хроника царствования Николя I - [14]

Однажды маркиза прибыла с Северного вокзала, совершенно выбитая из колеи. Что случилось? Ее взволновала участь провинциальных жителей, что толкутся в стареньких переполненных вагонах, грязноватых и небезопасных? Нет. Это было не по ее части. Она рыдала о скорбном жребии миллионеров, вынужденных переселяться в Лондон и Брюссель, чтобы убежать от налогов: они с такими мрачно-патриотическими физиономиями входили в вагоны фирменных скоростных поездов! Маркиза де Ла Гард решила поближе приглядеться к жизни действительной, а нет бы вспомнить нашего столь почитаемого нобелевского лауреата мсье Камю, который некогда внушал ей, что «истина раба стоит больше, нежели ложь его хозяина». Но чтобы понять мсье Камю, маркизе пришлось бы заменить в груди инкассаторскую сумку сердечной и одолеть близорукость хотя бы одного глаза (на то ведь есть очки!). Но ей ни к чему. Спустя два дня после того, как она перебралась в Берсийский дворец, Его Величество приветствовал ее такими словами: «Лучшей кандидатуры на этот пост и не придумаешь: она побьет все рекорды!» Мы не сразу поняли, о каких рекордах шла речь.

ГЛАВА III

Июльская свежесть. — Нескончаемые козни. — Черные замыслы Их Величества относительно мсье де Вильпена. — Портрет последнего. — Стратегия Рака-Отшельника. — Под бедуинским шатром. — О добрых и злых тиранах. — Тинтин в Конго. — Преступление мсье де Веджиана.

Первое лето царствования начиналось под проливным дождем. По миру прокатились ураганы, наводнения и волны жары. Велогонка «Тур-де-Франс» бурно стартовала из Лондона, который не мог считаться в полной мере нашей территорией, и спортсмены, даже напичканные лекарствами, способными хоть кого превратить в сверхчеловека, не отважились пересечь Ла-Манш на двух колесах. Лебеди, настигнутые птичьим гриппом, чихали на мозельских прудах; нашим откормленным курам грозила та же беда, и они томились в страхе; почти в таком же ужасе, но вне наших границ жили жертвы нескольких войн, охвативших халифаты со столицами в Багдаде, Бейруте, Кабуле и Карачи. Демонстрируя неуклонную волю к миру, самолеты международных сил от души постреляли из пулеметов по школе, но даже самые впечатлительные граждане не возвысили свой негодующий голос: чего не показывали по телевизору, того не существовало. Время, люди и вещи — все было словно измочалено и переломано, казалось, медлительный обиход старого порядка отступил в туманную даль, а Наш Громокипящий Монарх словно бы восседал на троне уже годы и годы. Лишь одну традицию в империи хранили по-прежнему: первого июля одновременно повысились цены на все товары повседневного спроса (но не зарплата), а судя по зловещим предзнаменованиям, следовало ожидать их нового взлета к осени, несмотря на то что Его Величество хотел взбодрить потребление, ибо, если никто ничего не потребляет, не избежать краха. Что случится, ежели булочники перестанут продавать хлеб, банкиры — кредиты, а ювелиры — побрякушки? Хотя бы во имя гражданского долга следует отныне потреблять все, что ни попадя, пусть даже деньги у вас на исходе, надо же показать пример доверия к власти. Какие-то злобные биржевые игроки, наверняка иностранцы, завидуя той энергии, что излучал Наш Верховный Лидер, пытались ему внушить, что надобно прежде всего восстановить кредитоспособность империи, чего не добьешься одними заклинаниями, ведь государственные финансы обескровлены, неимоверно подавлена всякая деловая инициатива, и пока бремя долгов тяготеет над нами, нет надежды на облегчение. Император отложил решение этих фатальных вопросов на потом, коль скоро, по его словам, он унаследовал их от старого режима; однако ему пришлось-таки посетить денежных воротил из ближайших королевств, собравшихся вместе, чтобы потолковать об этой проблеме.

По возвращении Государя с этой говорильни газеты продемонстрировали нам жизнерадостного, победоносного Николя I, с ног до головы усыпанного лаврами, хотя на самом деле ему пришлось выслушать немало укоров, поскольку вместо того, чтобы заполнять провал своего долга, он углублял его, расточая щедрые дары, призванные помочь самым зажиточным стать еще богаче. Его честили мотом, слепцом, пагубно влияющим на жизнь соседних держав, где на него уже начали коситься с опаской, боясь, что дурной пример увязания в долгах окажется заразительным. Что бы он, Наш Чудотворный Повелитель, ни говорил для успокоения подданных, по сути, никакой отсрочки на оздоровление занедуживших финансов он не добился; однако ему было достаточно заявить обратное, и все поверили. По правде говоря, он там сводил другие, личные счеты, нашел иных противников, которых надлежало приручить или стереть в порошок. Среди последних фигурировал достославный герцог де Вильпен, Государь лелеял мечту обратить его в коврик у постели, чтобы всякое утро беспощадно попирать стопой, тем самым начиная день с правильной ноги. Или с помощью закрытого королевского рескрипта (пресловутого lettre de cachet) бросить его в темницу Венсенского замка, отреставрированного и укрепленного, — пусть сгинет там навсегда!

Все разделяло этих двоих. Мсье герцог был высоким хорошо сложенным мужчиной с крупным носом, с прядями преждевременно поседевших волос в густой шевелюре, с лицом, какого не забудешь, увидев хотя бы раз: в нем строгость сочеталась с учтивостью, серьезность — с юмором; в его чертах (как, впрочем, и во всем облике) явственно выражались душевная тонкость, ум и особенно благородство. Такому впечатлению в равной степени соответствовали манеры: непринужденность, легко передающаяся другим, хороший вкус того рода, что приобретается только в избранных кругах и в высшем свете, а в придачу естественный дар слова, красочного, жестковато-язвительного, но неизменно вежливого, отмеченного чувством благородной меры; речь герцога пленяла живостью, приятной легкостью, он мог все, что угодно, выразить ясно и определенно, чтобы быть понятым, да плюс ко всему этот человек хотел и умел никогда не казаться умнее собеседников — всех, кроме, разумеется, Его Величества, в котором он тоже видел свою полную противоположность.