Хромой лев - [2]

Львы мягко семенили тяжёлыми лапами. Они не рычали, не били себя по рёбрам хвостами. А когда один из них отставал, дрессировщик награждал его ударом хлыста, и зверь, поджав хвост, догонял приятелей.

Затем по команде дрессировщика львы расселись на деревянные тумбы. Одному льву не хватило места, и он сел прямо на опилки, которыми была посыпана арена. У львов был такой послушный вид, что я подумал: если льва уменьшить в десять раз, то получится средняя собака с большой головой, а если собаку уменьшить в пять раз — получится рыжий кот, наполовину пушистый, наполовину гладкий. Но если льва не уменьшают ни в десять, ни в пятнадцать раз, то лев должен оставаться львом — грозным и гордым царём зверей.

Дрессировщик повернулся ко льву, которому не хватило места, и крикнул: «Алле!» Лев неподвижно сидел перед ним. Тогда он огрел зверя хлыстом по спине. Лев не двигался. Это не понравилось моему знакомому пассажиру. Он бросил хлыст на опилки, выставил острый локоть, подошёл к зверю и, схватив его за гриву, оттащил в сторону. «Сейчас лев его укусит!» — с тревогой подумал я. Но лев не укусил человека; он тихо, словно про себя, огрызнулся и побежал по кругу. Я заметил, что лев хромает.

Укротитель быстро расставил на пути льва деревянные барьеры и, на ходу подняв хлыст, заставил льва прыгнуть. Я чувствовал, что каждый прыжок причиняет хромому зверю боль. И мне хотелось, чтобы представление немедленно кончилось, чтобы лев с больной лапой не бегал по кругу и не перемахивал через перекладины. Но дрессировщик поднял брови и, удерживая их высоко на лбу, постреливал хлыстом.

Я не знаю, о чём думали люди, сидящие круглыми рядами. Судя по их хлопкам, они были довольны. А я не хлопал. Я сидел со сжатыми кулаками и думал о хромом льве. Почему невысокий человек с падающими на глаза бровями командует гордым львом, царём всех зверей? Как ему удалось одолеть этого сильного клыкастого зверя? Умом? Хитростью? Своим острым локтем? Почему лев не взбунтуется?

Мне захотелось крикнуть льву:

«Не смей слушаться! Зарычи! Стукни лапой по опилкам. Будь, в конце концов, львом!»

Но лев слушался и не бил лапой по опилкам. Иногда он слабо рычал, обнажая при этом белые влажные клыки. Но словно испугавшись собственного рыка, умолкал и закрывал пасть.

А дрессировщик придумывал ему всё новые и новые испытания. Он обращался со львом, как с большим рыжим котом. Он заставил льва лечь и сам развалился на льве, как на диване. Он лежал и думал, что бы ещё проделать со львом. И придумал.

Служитель подал ему сквозь прутья клетки огненное кольцо. Свет совсем погас. Пламя освещало льва и укротителя. Лев должен был прыгнуть в горящее кольцо. Ему не хотелось прыгать, потому что у него болела лапа и он боялся огня. Но, видимо, укротителя он боялся ещё больше. И поэтому прыгнул. Я почувствовал запах горелого, наверное, зверь во время прыжка подпалил себе усы или гриву. Когда зажгли свет, лев сидел на опилках, и я видел, как сильно поднимались и опускались его бока: он тяжело дышал.

Дрессировщик снова направился ко льву. Что ещё потребует от грозного зверя этот маленький, сухой человечек? Он подошёл ко льву, руками раскрыл ему пасть и просунул свою голову между верхними и нижними клыками. Будь я на месте льва, я откусил бы ему голову! Но лев не сделал этого.

Номер кончился. Весь цирк задрожал от хлопков. Львы сорвались с места и, обгоняя друг друга, побежали по железному коридору обратно в «Африку». Хромой лев бежал последним.

Я поднялся и, наступая на чужие ботинки, стал пробираться к выходу. Мне захотелось ещё раз взглянуть на хромого льва. Я бродил по длинным круглым коридорам в поисках циркового зверинца. Сперва я попал к лошадям. Они стояли в стойле и с хрустом ели овёс. Их челюсти как заведённые ходили из стороны в сторону. Они не жевали, а перемалывали овёс на муку.

Рядом с лошадьми оказался слон. Он стоял неподвижно, опустив хобот до земли. Его подслеповатые глазки были очень малы (слону бы полагались большие глаза!), а кожа вся в морщинках. Словно слон был резиновый и из него вышел воздух.

В соседнем помещении в клетке лежал медведь. Он лежал на спине, подняв лапы кверху. Живот у медведя был светлый и не такой лохматый, как бока.

Так я дошёл до львиных клеток. Я сразу узнал хромого льва. У него была большая, тяжёлая голова, а тёмная грива делала голову ещё больше и страшней. Усы у льва были редкими и седыми, а под нижней губой торчала маленькая бородка, тоже седая. Вероятно, лев был старым.

Четвероногие артисты отдыхали. Одни закусывали, другие дремали. И только хромой лев неспокойно ходил по клетке. Теперь в его походке не было ленивой покорности, с какой он выступал на манеже. Каждый шаг льва был пружинистый и резкий, и хромота была почти незаметной. «Если сейчас кто-нибудь зайдёт к нему в клетку, лев раздерёт его на части», — подумал я. Зверь доходил до решётки и, стуча по доскам когтями, шёл к стене.

Шаги зверя слышал весь зверинец. Лошади заволновались, перестали молоть овёс, слон приоткрыл глаза, а медведь сел на пол.

Я любовался львом, его гордой статью, его воинственной походкой и сильным хвостом с рыжей кисточкой на конце. Теперь он был не ручным зверем, а самим собой.