Хризантема императрицы - [17]

Леля опустилась в кресло и прикрыла глаза, видимо, полагая, долг хозяйки исполненным.

– А тебя как зовут, милая? – ласково поинтересовалась старушка.

– Леночка, – ответила Леночка. Ей очень хотелось понравиться Дарье Вацлавовне и ее внуку. Леночка сразу решила, что Герман – внук, а еще – что очень заботливый, с инвалидным креслом возится, настраивает, чтобы бабушке и сидеть удобно было, и к столу близко. А Дарья Вацлавовна, хоть и совсем старенькая, вон какое личико сморщенное, на голове – пушок волос, ручки на лапки птичьи похожи – но держится прямо. И одета как на выход: черное бархатное платье, цепочка с кулоном, серьги. Даже шаль, наброшенная на плечи, кажется уместной.

– Геночка, мальчик мой, посмотри, какая замечательная у нас соседка!

Герман буркнул что-то, а в Леночкину сторону и не повернулся даже. Стесняется, наверное. Он – некрасивый, брутальный типаж, как сказала бы Нонна Леонардовна, и непременно бы растаяла, потому как любила таких вот, чтоб голова бритая, со складочками кожи на короткой шее, с кривым носом и шрамом, губу перечеркнувшим, и взглядом исподлобья, будто обвиняющим.

– Вы извините, он у меня дикий совсем, – Дарья Вацлавовна погладила внука по руке. – Но без него, видите, ни шагу сделать не в состоянии. Увы, старость беспомощна, а еще имеет обыкновение уродовать молодость.

– Ой, да какая вы старушка! Вы замечательно выглядите!

Леля фыркнула, и Леночка поняла – сморозила очередную глупость. Впрочем, устыдиться и покраснеть не успела – в дверь позвонили.

– Вельская Евгения, – представилась бледная брюнетка с узким хищным лицом. – А это мой супруг, Кеша.

Леночка еле сдержалась, чтобы не ойкнуть: супругом Женечки был тот самый тип, с которым она в пятницу столкнулась. Тип гнусно осклабился и, не сказав ни слова, плюхнулся на диван. Третьим в зал вошел благообразного вида джентльмен. Седые волосы на пробор, аккуратная бородка, старомодные круглые очки в тонкой оправе, коричневый пиджак из мягкого вельвета и розовый бант на шее.

– Милослав, – сказал он и руку поцеловал. А Леночка снова смутилась, потому что до этого дня ей рук не целовали.

– Очень приятно, – пискнула она, а руку, когда все сели, тайком вытерла о штаны, уж больно неприятным показалось прикосновение чужих губ.

Дальше было скучно.

И в туалет хотелось, с каждой минутой все сильнее и сильнее. А Милослав все щебетал, прижимаясь бедром к Леночкиной ноге, то и дело, отпуская двусмысленные шуточки, пытаясь приложиться к руке, полируя взглядом Женечкин бюст и оголенные плечи Лели. Дарья Вацлавовна улыбалась, внук ее был мрачен и с каждой минутой мрачнел все больше, а Леночка чувствовала себя все неудобнее.

Поэтому, когда Вельский поднялся, Леночка тоже воспользовалась моментом и теперь стояла, разглядывая собственное отражение в огромном зеркале, гадая, прилично ли будет сейчас уйти домой. Наверное, нет, потому что Шурик обещал какую-то особенную говядину, а потом еще кофе и пирожные...

Леночка, вздохнув, сунула руки под струю холодной воды и похлопала себя по щекам. Господи, надо же было так опозориться... тортик, вино... тапочки... и Милослав этот... и Вельский... нет, не хватало еще и расплакаться. Плакать она не станет!

Из ванной комнаты Леночка вышла с твердой решимостью досидеть до конца ужина во что бы то ни стало. И не расстраиваться, и не плакать, и вообще получать от происходящего удовольствие!

– Именно так, – сказала она вслух, прикрывая дверь.

– Что «так»?

Леночка обернулась, и решительность ее тут же исчезла. За спиной, сунув руки в карманы пиджака, выпятив щетинистый подбородок, возвышался Вельский. И разглядывал ее прямо как тогда, на лестнице. Сердце, ухнувшее было в желудок, торопливо застучало, а в Леночкиных глазах потемнело от злости и выпитого вина: да по какому праву он позволяет себе так с ней обращаться?

– Вы! Вы ведете себя омерзительно! – Леночка прижалась к стене, а Вельский навис над нею. От него несло табаком и водкой, а вид... ужас! Мешки под глазами, красные молнии сосудов в белках, расползшиеся, почти сливающиеся с радужкой зрачки и лоснящиеся жиром губы.

– Вы... вы права не имеете! Я жаловаться буду! Я заявление напишу. В милицию.

Каждое слово было тише и тише, а про милицию Леночка вообще прошептала. Вельский же, вынув руку из кармана, провел по щеке, мокрая от пота ладонь была холодной и гадкой, Леночка зажмурилась.

Закричать надо! Позвать на помощь!

– Я с тобой позже поговорю, – пообещал Вельский.

– Н-не надо... пожалуйста.

– Ты ничего не способна понять. Ты – тупая. Все здесь тупые. Но ты увидишь... – он отстранился и, сунув руку в карман – и чего это он все время ее в кармане держит, – сказал. – Изменить малое, дабы изменить большое...

Леночка ничего не поняла, а спросить не успела – откуда-то в коридоре появился Милослав, моментально ввинтившийся между нею и Вельским, и даже успевший сказать что-то забавное и наверняка, при ближнем рассмотрении, пошлое. Его рука по-хозяйски легла на плечо, и Леночка мысленно взвыла, следом взвыл выглянувший в коридор Шурочка, но уже от возмущения:

– Вы меня убиваете! Вы меня просто убиваете! Я жду! Мясо ждет! А они тут!