Хризантема - [90]

— Не смешите меня так больше, — проговорила она смущенно, радуясь, что их никто не видит.

— Смейтесь, смейтесь! — подбодрил Кэнсё. — Смех — лучшее лекарство.

— Может быть, — вздохнула Мисако, — но вчера произошло очень грустное событие, и начинать веселиться так скоро не очень-то прилично.

— Кто-нибудь умер? — встревожился священник. — Я хочу сказать, кроме вашего дедушки. Что касается его, то я думаю, он бы не хотел, чтобы вы разучились смеяться.

— Нет, дело не в дедушке… Умер не кто-то, умерло что-то. Что-то прекрасное и не имеющее цены. Мне следовало надеть траур, а смеяться — значит проявить неуважение.

Кэнсё склонил голову в знак понимания, предпочтя не задавать лишних вопросов.

Присоединившись к прочим посетителям храма в общей трапезной, они отведали простой монастырской пищи — соевый суп мисо, жареные рисовые колобки, тушеные овощи в соусе. Мисако старалась поддерживать вежливую беседу с сидевшими за столом, Кэнсё же в основном молчал, постоянно ерзая и краснея. Его уши к концу обеда так и не приобрели нормальный цвет. Послушники, подававшие подносы с едой, держали глаза опущенными, но трудно было не заметить, как поразила их красота гостьи. Кэнсё уловил взгляды, которыми они украдкой обменивались, и застонал про себя, представив, какие вопросы ждут его вечером.

После обеда из зала свитков донеслось протяжное чтение сутр, сопровождаемое ударами барабана и бронзового гонга. Привычная храмовая музыка вызывала у Мисако приятные воспоминания, и ей хотелось задержаться и послушать, но Кэнсё начал проявлять нетерпение.

— Если вы не возражаете, я предложил бы перебраться в другое место, — озабоченно сказал он.

— Мне кажется, я еще здесь не все посмотрела, — заметила Мисако.

— Да, конечно… — замялся монах, — но я хотел с вами поговорить, а здесь мы вряд ли сможем найти уединенное место.

Мисако молча улыбнулась, заметив его волнение.

— У меня есть один друг, — продолжал Кэнсё, — он с женой сейчас в Токио, и дома только служанка. Можно попить чаю там. Отсюда на такси совсем недалеко… я уже договорился.

«Совсем недалеко» оказалось почти четвертью часа быстрой езды от города в сторону холмов, полого спускавшихся к океану. На пороге старинного приземистого дома с пристройками молодых людей встретила пожилая женщина. Судя по улыбке и приветливым поклонам, священника здесь знали очень хорошо. Женщина помогла гостям разуться и снять верхние хаори, затем провела их в уютную гостиную на восемь татами и включила небольшой электрокамин. Подав горячий чай и предложив подушки, она извинилась и, сославшись на дела, вышла, плотно задвинув за собой сёдзи.

В гостиной сразу воцарилась тишина, та особенная тишина, что бывает только в уединенных деревенских домах серым зимним днем. Ни шагов, ни человеческих голосов, и даже вороны, казалось, решили отдохнуть от своего вечного карканья.

Мисако и Кэнсё сидели друг против друга на коленях, между ними был лишь столик с чаем и пирожными. Священник смотрел на молодую женщину с явным обожанием, и Мисако невольно вспомнила предостережения подруги, впервые чувствуя себя неловко наедине с этим человеком. Избегая пристального мужского взгляда, она взяла чашку и отхлебнула чай.

— Мисако-сан, — начал Кэнсё, странно волнуясь, — простите мне мою дерзость, но я должен сказать, что вы неописуемо прекрасны в этом кимоно.

— Спасибо, — тихо произнесла она, по-прежнему глядя в чашку.

В воздухе повисло напряжение. Мисако внутренне сжалась, с опаской ожидая следующих слов. Что, если Сатико права и у монаха на уме нечто большее, чем дружба?

Не зная, как себя вести, она глубоко вдохнула, стараясь успокоиться, и быстро заговорила о том, что первое пришло в голову:

— Ах, Кэнсё-сан, мне, право, неудобно. Это моя подруга Сатико, у которой я живу в Токио, решила меня так нарядить. Она сама выросла в семье портных в Сибате и знает про кимоно все, что можно знать… Мы с ней знакомы очень давно, еще в школу ходили вместе. Сатико-сан умеет правильно надеть кимоно и затянуть оби лучше, чем любые профессионалы из модных ателье!

— Вот как? — Глаза монаха заблестели.

— Некоторые из этих вещей принадлежат моей подруге. — Мисако дотронулась до коралловой заколки в волосах и мелких украшений на поясе. — И хаори тоже ее, — улыбнулась она.

— Какая красота! — с восхищением произнес Кэнсё.

Он имел в виду украшения, но Мисако в волнении приняла его слова за очередной комплимент. Ее охватила паника.

— О нет, что вы… — пробормотала она. — Это всего лишь красивый футляр… На самом деле, если вы его раскроете, то будете весьма разочарованы… — Она запнулась, поняв, что сказала что-то не то. Лицо ее залилось краской. — Простите, я не то хотела сказать…

Священник смотрел на нее озадаченно, наклонив голову набок.

— Мисако-сан, — начал он серьезно, — я должен сказать вам нечто очень важное, потому и звонил вам в Токио…

— И пригласили сюда? — перебила Мисако, невольно отстраняясь.

— Да, — кивнул он. — Простите, что я не дал вам как следует осмотреть храм, но там мы не смогли бы поговорить наедине.

— А это так важно? — спросила она, чопорно выпрямляясь.

Кэнсё широко улыбнулся.