Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды) - [5]

– Вот-вот…

– Собираетесь вернуться с ним?

– Зачем? Не можем же мы лишить нашего общества и приятной беседы отца Болвановича и этого… с ним… пана Цыкмуна Жабу. Он войт[18] города?

– Войт.

– И, кажется, не отличается талантом собеседника?

– Он и умом не отличается.

– Ну вот. Пока будем говорить, подбросьте им своего… Кстати, девка надёжная?

– Можете свободно говорить обо всём. Сам убедился. Впрочем, ей известно, что бывает за болтовню. А о важном можно и по латыни.

– С Богом, пан Комар.

Епископ поскакал к остальным всадникам, далеко отставшим от них. Лотр повернул голову к женщине.

– Как тебя?..

– Марина Кривиц.

В женских глазах уже не было отчаяния и гнева. Одно обречённое, почти спокойное смирение. Лотр и повернулся только потому, что она, словно поняв, что ничего не сможет сделать, крепче обняла его плечо.

– Ты не бойся, девушка. Тебе со мной будет хорошо.

– Мне со всеми было хорошо.

– И с ним?

– И с ним. С последним.

– Ну-ну… Не с первым и не с последним.

– Мне надоело это, ваше преосвященство.

– Ты будешь называть меня преосвященством и дома? – перевёл разговор на другое нунций. – Брось… Что, тебе надоели богатство, известность, сила? Лучше было б за вонючим кожемякой замужем? Ты довольно легкомысленная девка, ты хочешь жить, как следует. Так?

– Так, – усмехнулась она.

Он закинул руку назад и погладил её бедро.

– А теперь улыбайся. Вон скачет капеллан.

Доминиканец осадил возле них ощеренного коня. Худой, поджарый, с пронзительным умным взором серых глаз, он был даже симпатичен и этим взором, и змеистой, еле уловимой усмешкой. Хитрая, старая лиса. С почтительностью поглядел на женщину, поняв, что всё решено, поклонился Лотру.

– Вам удобно с ней, ваше преосвященство?

– Своё я привык ощущать телом, а не видеть на другом коне. Мне приятно, и этого достаточно.

– Ваша правда, – признал доминиканец.

В молчании ехали они дорогой. Монах только единожды бросил на кардинала пытливый взгляд, а потом ехал молча, внешне рассеянный, понимая, что собеседник заговорит первым, если захочет.

– Слава Иисусу, – внезапно очень тихо произнес Лотр.

– Я не понимаю вас, – с доброжелательной спокойной улыбкой ответил капеллан.

– Мечтаете поскорей скинуть рясу?

– И здесь смысл сказанного вами тёмен для ушей моих.

– Вы учились в Саламанке? – перешёл на латынь кардинал.

– Доктор honoris causa[19], – также по латыни ответил капеллан.

– Привет от друга.

– Какого?

– Игнатия Лойолы.

– Кого?

– Хватит, вот знак.

И он протянул монаху ладонь, а на ней медальон со змеёй, обвившей подножие креста. Змея приняла угрожающую позу, обороняя крест.

– Внутри также всё, что нужно.

– Я не понимаю только одного, – молвил монах.

– Откуда я знаю?

– Да. Откуда вы знаете, если идея братства Иисуса только зародилась в голове…

– Если идея эта – две тысячи человек, способных на всё.

– Вы и это знаете?

– Знаю.

– Такой немногочисленный круг, – изрек капеллан.

– Этот круг скоро будет самым могущественным орденом на земле. Самым могущественным, ибо самым невидимым.

– Не надо об этом. Папа ещё ничего не знает и не утвердил.

– Он скоро утвердит. Мы позаботились об этом. Кажется, он согласен…

– Боже, какой неожиданный успех.

– Почему неожиданный, – улыбнулся Лотр. – Жданный и заслуженный. Триста лет существуют францисканцы-бродяги. Нищенство снискало им людскую любовь, жизнь среди людей – знание их и влияние на них. Но они приметны, хотя бы облачением. И триста лет существует твой, доминиканский, орден. Он грызёт врагов Бога, как пёс. Начав с вальденсов и катаров, вы уничтожаете ереси, вы руководите инквизицией, но вы также на глазах. Естественно было бы создать братство, которое жило бы в миру, как францисканцы, и знало бы людей, как они, но одновременно рвало бы еретиков, как псы Господни. Искореняло бы их – не грубым топором, разумеется, – оставим его вашему… гм… теперешнему ордену, а более тонким оружием. – Он покачал медальоном: – Хотя бы вот таким. И этот орден должен быть невидимым и всепроникающим, как смерть, знать всё и вся, даже то, о чём враг страшится подумать. Тайный, могучий, не выдающий себя одеянием, с магнатом – магнат, с хлопом – хлоп, с вольнодумцем – вольнодумец, с православным – православный, но всегда – яд самого Господа Бога во вражьем теле. Невидимое войско в каждой стране, которое ведёт войны, готовит войну, убивая сильных и воспитуя малых детей, всем, что сотворил дьявол и что мы обязаны сделать оружием в защиту Господа. Стоит ли пренебрегать чем-то? А грехи наши замолят. Если бы вы не существовали, вас нужно было бы выдумать. И счастье, что вы нашлись, а Лойола, такой ещё молодой, понял, что он нужен и открылся нам.

– Вы льёте бальзам на мою душу, как…

– Я догадываюсь, о каком ещё своём знакомом вы хотите сказать. Бог дал великому Томасу[20] долгую жизнь, семьдесят восемь лет, очевидно, для того, чтоб тот вволю натешился перед вечными муками ада, куда он, несомненно, попал.

– Он?

– Он. Потому что рубил сплеча. Десять тысяч сожжённых, изгнанные из Испании мавры и иудеи. Ремесленники, торговцы, упорные земледельцы и ткачи, выделывающие шелка, – где они? И главное, где их богатство? Они в Африке, теперь заклятые наши враги. Рано или поздно они устроят какую-нибудь каверзу… А одних лишь денег, которые он выбрасывал на дрова для этой иллюминации и костюмы для этой комедии, хватило бы, чтобы сделать из этих людей, или хотя бы из их детей, точно таких же, как и он. Я не против костров, но к ним не нужно привыкать, как к ежедневному обеду, сидению на горшке или еженощной шлюхе в твоей постели – это не для твоих ушей, дитя, – ими нужно убеждать. Мавры, евреи и еретики тоже люди…