Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды) - [145]

– А затем, чтоб не сидеть с ним. И чтоб мысль таки была. И чтоб спасти или поехать всем вместе в милую компанию к праотцу Аврааму, и обниматься там со степенной бабушкой Рахилью, и до скончания дней есть без выпивки одного только жареного левиафана, аж пока не начнёт тошнить… Также до скончания веков.

Он был совсем другим, и все остальные изумлённо смотрели на него.

– Пошли… Дорогой поговорим.

Они шли и рассуждали о том, что им делать, уже довольно долго, когда Иуда заметил в мельтешении лесной листвы какую-то тень. Человек сидел спиной к дороге, и Иуде показалось, что он узнал сидевшего. Остальные ничего не заметили.

– Идите, – сказал он остальным. – Я догоню.

Подождал, пока друзья не скрылись за поворотом, и осторожно пошёл к человеку. Мягкая трава заглушала шаги. Какая-то птичка, названия которой он не знал, свиристела в листве. Так ему удалось встать почти за спиною сидящего.

Иуда не ошибся. Беглец, предавшая падла Матфей, сидел и пересчитывал деньги. И тогда Раввуни громко сказал:

– Во дни царя Соломона был в Иерусалиме некто, кто трахнул в храме, ибо динарий обещали ему.

При первых звуках голоса Матфей вскинулся. Глаза его были белыми от страха.

– Ты?!

– И явился к ним, явился в Эмавее, и многие не верили, что он… Н-ну?!!

Матфей успокоился. Нахально высыпал деньги в кошель и спрятал его:

– Пасть закрой… И знаешь, вали ты отсюда, агнец. Выбрался, так веселись. А то как дам и… Чудес не бывает. Голову сложишь.

Иуда видел, что Матфею не по себе. Миловать его, однако, не собирался. В общем предательстве была и его лепта.

Он рыкнул так, что Матфей растерялся:

– Ты что?.. Ты что?

Белые, как у собаки, зубы Иуды хищно оскалились.

– Кто-то сказал: Иуде Евангелие не положено. Кто-то у меня Евангелие спёр и испохабил.

– И не положено. По Писанию.

Иуда надвинулся на него:

– А по жизни? По моей? И по твоей, смердящий хорь?

– Писание.

Иуда был божественно ироничен:

– А тридцать сребреников? Они же, согласно Писанию, мне принадлежат, а не тебе.

– Иди получи. Кто мешает?

– По Писанию, слышишь? – Лик Иуды был страшен. – Дав-вай цену предательства!

И он сделал то, чего в обычном состоянии не смог бы сделать: взял Матфея за грудки и поднял. Мытарь закинул кошель в мох. Челюсти его дрожали. Иуда с силой швырнул его на кучу хвороста. Подобрал калиту, положил в карман.

Вытирая мхом руки, сказал:

– Ну вот, теперь всё по Писанию. Евангелие – у Матфея, деньги – у Иуды. Вставай, а то я что-то не понимаю, где у тебя задница, а где лицо. Так, молодчина. Отныне можешь, между прочим, говорить, что не ради денег предал, а по убеждению. А теперь – вали. Люди тебя убьют. Жаль, у меня нет времени. Дурные, как дорога, разумного судят.

Иуда догонял своих и бурчал сам себе под нос:

– Вот теперь я понимаю, почему один печатник вместо «бессмертия души» ошибочно набрал да и тиснул три тысячи раз «бессмертие дупы»[140]. Это он такую вот неистребимую паскуду имел в виду.

Глава 53 ЗВЕЗДА ПОЛЫНЬ

…И упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику… Имя сей звезде Полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки.

Откровение Иоанна Богослова, 8:10,11.

За доброту, за состраданье нам

Господь воздаст вам щедрою рукой.

Висим мы бесконечной чередой.

Над нами воронья хохочет стая.

Пьёт гной из глаз.

И вы в наш страшный час

Не смейтесь же над нами, умоляем,

А помолитесь Господу о нас!

Ф. Вийон. Баллада повешенных.

В ту ночь убили не всех. Схваченных убивали постепенно, на основе твёрдой законности, но с надлежащей неуклонностью и жёсткой добротой. Ибо лучше отсечь гангренозный член, чем позволить умереть больному.

Днём и ночью ревели в подземельях меха и лязгали клещи. Граждан, захворавших антоновым огнём вольнолюбия и чистой веры, после допроса выводили и карали смертью на Воздыхальном холме, на скрещениях улиц или на Лидской дороге. На смерть каждого аккуратно составлялась бумага. Акт.

Мещане и мужики в пыточных обречённо молчали. Жизнь потеряла для них ценность в тот самый момент, когда они утратили привычный простор, смолистый аромат пущи и пашню, золотящуюся рожью и ячменём.

Целыми днями стража ходила по домам, вынюхивая крамолу, хватала людей и тащила в большой судебный зал. Пытали по одному, но приговоры выносили пачками, не слишком разбираясь, что к чему. Узники молчали, и оговоров не было, зато лютовали, подавая лживые доносы, шпионы и стукачи. И оттого по городу катилась лавина арестов. Забирали отцов у детей и детей у отцов, мужа – от жены, парня – от любимой. Весь Гродно не спал по ночам. Люди лежали и смотрели бессонными глазами во тьму. Пружина лживого доноса могла ударить каждого в каждую минуту.

Не спали и заточенные в подземелья под восточным нефом замка. У этих всё было определено, и они могли бы спать, но над ними всю ночь горланила песни пьяная стража: срывала на пленных свой недавний смертельный перепуг. Временами, отворив двери в подземелье, где после пыток лежали пластом, не в состоянии шевельнуться, ломаные люди, стражники измывались над ними, ревя что-то наподобие «Песни о хаме»:

Что против копий – косы у хама?

Вот вам Эдем, что хотели добыть: