Христианство: век за веком. Очерки по истории христианской Церкви - [106]

Кроме забот о воспитании священнослужителей, имя митрополита Петра неразрывно связано с восстановлением таких святынь Древней Руси, как Десятинная церковь или Киевская София. При нем множество храмов и монастырей, занятых униатами, было возвращено Православной Церкви. Софийский кафедральный собор, принадлежавший униатским митрополитам, пришел в полное запустение. Добившись его передачи, митрополит Петр восстановил его и украсил так, что униаты стали требовать храм обратно. Уже после смерти владыки его тело было перенесено из Киево-Печерской Лавры в Софийский собор для «охранения от мерзких униатов, и стояло его тело в Софии час немалый, приводя в трепет неправых», – сообщает летописец. Только после более чем двух месяцев оно было предано земле, когда конфликт с униатами был улажен. Так и после смерти митрополит Петр защищал Церковь от чуждых посягательств.

Великолепный оратор, проповедник, покровитель науки и искусства, талантливый писатель-полемист, митрополит Петр много сделал для утверждения Православия в Западно-Русском крае. При нем Церковь стала преодолевать нестроения, возникшие со времен Брестского Собора. Перед смертью митрополит Петр, обращая взор на минувшую жизнь, сказал: «Все, что имел я, то посвятил вместе с собою на хвалу и служение Богу».

М.В. Первушин

Благочестие на Руси в XVII веке

После окончания Смутного времени и воцарения на российском престоле Михаила Федоровича Романова влияние Православной Церкви заметно усилилось. Этому способствовала не только деятельность патриарха Филарета Никитича – родного отца царя, но и возросшая религиозность русского общества. Все, от простого крестьянина до самого царя, понимали, что без помощи Божией и крепкой веры страна не выдержала бы такого страшного испытания, каким была Смута.

Иностранцев, приезжавших в то время в Россию, поражало благочестие русских людей и в первую очередь самого государя. По воспоминаниям современников, царь, несмотря на свою занятость, немало времени уделял молитве и богослужению. Его день начинался в четыре часа утра. В присутствии духовника он совершал утренние молитвы, затем шел в храм на богослужение и только после этого приступал к государственным делам. Вечером самодержец опять посещал церковь, затем молился перед сном, никогда не ложась спать без священнического благословения. В воскресные дни он посещал монастыри в окрестностях столицы, привлекая к этим паломничествам и иностранных гостей. Вот как вспоминает такое паломничество один из них: «После богослужения царь пригласил всех в трапезную, чтобы лично угостить отцов монастыря по случаю престольного праздника. И на удивление всех нас сам до конца трапезы прислуживал монахам, а они, нисколько не смущаясь, сидели, вкушая, поданные царем блюда. Один из столов был занят нищими, слепыми и иными калеками, так царь прислуживал и им, поднося пищу и питие, пока все не насытились! Какие чудесные и удивительные дела сподобил нас видеть Бог и как необычно царское смирение! Что скажешь об этом человеке или, вернее, ангеле?»

Однако это не единичный случай проявленного царем смирения. Во время посещения России видным православным иерархом Востока государь лично повел делегацию в одну из странноприимных лечебниц, чтобы тот благословил больных и прочел молитвы над расслабленными. «Войдя, – вспоминает один из приехавших священников, – мы от зловонного запаха не могли ни оставаться в этом помещении, ни смотреть на больных. Всякий раз, когда наш владыка благословлял одного из них, царь вслед за ним подходил к больному и, трижды целуя его, утешал словом сострадания. Итак, от первого до последнего! Мы были поражены при виде такой святости и смирения, тогда как нам хотелось скорее убежать отсюда».

Воспоминания иностранцев, приезжавших в Россию в XVII веке, пестрят рассказами о царском благочестии, особо отмечая его искренность и рвение к соблюдению церковных предписаний. Это же в свою очередь наложило отпечаток на весь строй общественной жизни Руси. Вот, к примеру, что пишет один испанский путешественник, посетивший Россию в то время: «С наступлением поста трудно найти такого русского, даже в самом высшем обществе, который бы осмелился его не соблюдать. На нарушение поста здесь смотрят как на преступление, равное распятию Христа. Лучше умереть, говорят они, чем нарушить пост. И это несмотря на то, что ограничения и запреты в Русской Церкви куда более строгие, чем у других христиан. Даже сам царь превосходит любого из наших монахов своей набожностью и усердием к посту, вкушая скудную пищу лишь через день».

Однако что особо поражало иностранцев, так это любовь русского человека к церковным службам. «Богослужение русских в несколько раз продолжительнее нашего, – вспоминает австрийский дипломат, – и совершается с таким благоговением, что трудно выразить словами». Даже православных христиан, приезжавших с Востока, изумляли строгость и продолжительность русского богослужения. Один из священников, сопровождавших прибывшего на Русь Антиохийского патриарха, так описывает свои впечатления от праздничной службы на Рождество Христово в Успенском соборе Московского Кремля: «Служба была большая, продолжительная и торжественная. Зайдя в собор с заходом солнца, мы вышли из него лишь тогда, когда забрезжил рассвет. Простояв более семи часов, я умирал от усталости. В эту ночь все мы столько натерпелись от холода и стужи, что едва не погибли, потому что стояли на железных плитах собора. Бог мне свидетель, что душа чуть не покинула нас. Что касается меня, то я хотел бежать из алтаря, но не мог, ибо перед алтарем справа стоял царь, а слева – царица, так что поневоле пришлось страдать. Это поистине всенощное бдение! И более всего нас удивляло, что дети, притом не простолюдинов, а знатных бояр, стояли с непокрытой головой и не шевелясь, как статуи. Какое терпение! Какая выносливость! Какая вера!.. Да почиет мир Божий на русском народе, над его мужьями, женами и детьми за их терпение и постоянство. Надо удивляться крепости телесных сил этого народа. Нужны железные ноги, чтобы не чувствовать ни усталости ни утомления. Все русские, без сомнения, святы, они превосходят своей набожностью самих пустынников!»